[ Предыдущий раздел ] [ Следующий раздел ] [ На оглавление книги ] [ На главную страницу сайта ]

«Сущность идеальна, а вещь материальна.» (/69/, стр. 301) Но вещи, о которых мы всегда говорим, выделены деятельностью и без участия идеального, неотрывного от живого, не существуют.

Возразят: ведь были горы на земле и до появления людей! Разница невелика по сравнению с вопросом: есть ли сейчас горы. На самом деле самих по себе специфических образований, четко отграниченных от всего другого и самостоятельно приобщенных к понятию «горы», нет. Мы по изложенному выше механизму констатируем наличие гор. Никакого идеализма в этом нет. Речь не должна идти о первичности и самостоятельном существовании «вещей». Важно лишь, чтобы первичной была материя.

Вообще «вещь» - исключительно неудобное понятие для применения в философии. Не вызывающее недоразумений в обыденном разговоре для обозначения внешних конечных и законченных образований, в философии в таком же качестве оно является пережитком натурализма и метафизики, совпадая по смыслу с частью реальности «в форме объекта». Существует путаница, смешение объекта как самостоятельно выделенной части материи (что несостоятельно) и как названия незеркального отражения некоторого состояния материи сознанием, познанием и т.п., получаемого в результате специфической деятельности. Это смешение - следствие неразвитого понимания процесса формообразования, следствие явного или неявного принятия реальности «в форме объекта». Таких объектов, т.е. «вещей», «приобщенных» к какому-то понятию, самих по себе нет. Но из признания этого не следует отсутствия материального референта и, соответственно, признание этого не означает идеализма.

Некритическое использование термина «вещь» приводит к неприятной путанице, из которой нельзя выбраться без четкого различения объекта и его материального референта.

В обоснование идеализма иногда говорили приблизительно следующее: раз «стол» у нас в мозгу не то, что вне, то стола самого по себе нет, он - наше представление. Стиль возражения на это следующий: надо исходить из материи, а в мозгу у нас ее состояние лишь отражается, хотя и не точно, поэтому стол есть и без нас. Такое возражение не очень трогало идеалистов, потому что оно действительно не особенно убедительно. Оно 1) преуменьшает человеческий фактор в образовании «стола»; 2) подменяет тезис, который в материализме надо отстаивать - материальность, действительность материального источника ощущения и объекта познания - тезисом о действительности «стола», что совершенно не требуется отстаивать, находясь на позициях материализма (не метафизического и не вульгарного). Надо говорить о реальности, самостоятельном существовании (без человека) лишь материального референта, а не самого «стола». «Стола», отграниченного от «другого», без человека действительно нет (хотя там есть нечто, из чего деятельность формирует «стол»). Но отсутствие «стола» без человека - активного фактора в формообразовании - вовсе не означает отсутствия материального референта, а только признание наличия такого референта (плюс материальной структуры человека) единственно необходимо и достаточно для того, чтобы оставаться на материалистической почве. «Существование независимого от отражающих отражаемого (независимость от сознания внешнего мира) есть основная посылка материализма.» (/70/, стр. 124)

Понятие отдельной «вещи в себе» - результат и источник путаницы. Вещи, объекты - это «материя для нас». Материя нам является в виде вещей, объектов, но не обязана сама существовать в их форме.

При неисчерпаемой материи конечными вещи делает (не очень строго выражаясь) не бесконечно острое ощущение. Однако несуществование вещей как целых и выделенных самих по себе не опровергает существования референта, отражение которого с помощью ощущения конечной «остроты» (а вообще - конечной деятельности) выделяет эти вещи. Материя бесконечна и не имеет как бы объемлющих ее (скажем, в пространстве) границ - «бесформенна», и части ее четких собственных границ также не имеют, но она отнюдь не однородна и имеет некоторую структуру, что дает возможность формирования вещей при не бесконечно точном отражении. Конечно, при этом мы видим не совсем (не абсолютно) то, что существует вне нас, и в этом отношении без «духа» (без уровня идеального) дело не обходится. Но этот «дух» формирует объекты на базе реального материала и в соответствии со своей материальной основой, а не порождает их целиком по своему произволу. (Кстати, солипсист Беркли, начисто уничтоживший материю, был вынужден утрясать возникшие в связи с этим недоразумения с более ортодоксальными церковниками, которые не могли полностью отказаться от нее, не впадая в явное противоречие с реальностью и каким-либо здравым смыслом на глазах своей многочисленной, в основном трудовой паствы, жившей главным образом все же реальной, а не надуманной жизнью. В данном случае их критерий истины был ближе к жизненной практике, чем у Беркли. Солипсизм, формализм, логическая совместимость, объективный идеализм, даже с диалектикой, и т.п. - это больше для склонных, в результате издержек разделения труда, считать, что вначале было слово.)

Итак, требование существования вещей «в форме объекта», отождествления отражения с отражаемым, вещи с материальным референтом, субстратом, на котором конечная деятельность строит вещь, это требование принимается Беркли за естественное и единственно возможное при материализме и, приписываемое им материалистам как обязательное, позволяет ему с определенным успехом бороться с метафизическим материализмом.

Требование самостоятельного существования вещей не является присущим материализму. Материализм настаивает лишь на самостоятельном существовании материала, на котором конкретная деятельность строит конкретную вещь. Материал, референт необходим, но не достаточен для порождения вещи, и отсутствие вещи без человека не опровергает материализма. При неточном различении референта (отражаемого) и вещи (отражения) критика идеализма оказывается небезупречной. Кстати говоря, у Фейербаха изложение очень точное: «Порядок, цель, закон (аналогично: вещь. - В.Г.) суть не более как слова, которыми человек переводит дела природы на свой язык, чтобы понять их; эти слова не лишены смысла, не лишены объективного содержания; но тем не менее необходимо отличать оригинал от перевода.» (Цит. по /70/, стр.158)

Мне не довелось встретить в нашей литературе внятного анализа разобранного здесь пункта из Беркли. Можно подумать, что это обычный проходной разговор. Но, очевидно, он у Беркли занимает место одного из немногих фундаментальных, исходных, основополагающих, что и отмечено Лениным. Это молчание свидетельствует о неразработанности у нас диалектики вещи, о плохом различении метафизики и диалектики и о непонимании самого вопроса.

Но все же утверждение, что в механизм выделения (порождения) любого объекта обязательно замешана деятельность, может вызвать и вызывает возражения типа следующего. На области, удаленные на межгалактические расстояния, мы, очевидно, практически никак не воздействуем. Следовательно, такая штука, как центр масс звезды где-нибудь в туманности Андромеды, существует и без нас! Но беда в том, что, не говоря уж о других параметрах и понятиях, ни границ звезды, необходимых для определенности центра ее масс, ни, соответственно, самой звезды как выделенного самостоятельного образования, самих по себе нет - это также очевидно. Где звезда кончается? Там, где кончается ее последний атом? А где он кончается? Там, где электронная плотность спадает до нуля? Но и электрон - нечто достаточно бесконечно глубокое. Так что лишь конечная на каждый момент деятельность может дать определенную конечную структуру объекта, разумеется, лишь с конечной (но не обязательно плохой) точностью адекватную реальности.

Кроме идеального ничто не выделяет, не формирует объекта, отличного от «онтологических» элементов (и взаимодействий, которые тоже можно рассматривать как элементы), из этих элементов. И элементы, которые мы можем увидеть и которыми мы оперируем, тоже неразрывно связаны с идеальным, так как ограниченная практика не в состоянии добраться до бесконечно глубокого уровня.

Говорить о чисто самостоятельной сущности вещи так же неверно, как говорить о сущности конкретного физического закона без учета механизма его выделения: по меньшей мере условий и точностей его применения, что неразрывно связывает его с наблюдателем. Без этого, строго говоря, ни один закон не справедлив. Например, галилеев закон свободного падения, разумеется, никогда и нигде строго не выполняется и в этом смысле не существует. Но как раз такие чистые сущности сравнивает Фейерабенд /55/ у более и менее общих теорий и, само собой, не находит между ними связи, соответствия и преемственности. При таком подходе невозможно понять, почему две ну совершенно разных чаши называются одинаково, и какую такую «чашность» обсуждали Платон с Диогеном.

Вещь формируется как элемент отклика на данные обстоятельства неабсолютного, ограниченного по мощи отражения, как изображение отражаемого, образующееся и существующее у отражающего и используемое им как средство (ориентир, базис, материал, на котором развертываются логика и язык) деятельности. Но что же существует «там», в действительности? В каком плане можно все же говорить, что вещь существует вне (без) нас? Ведь были же у людей успехи и тогда, когда они представляли вещь даже не только буквально существующей, но и конечной, вполне исчерпаемой, полностью отождествляя модель, реконструкцию мира с самим миром. И не зря же мы волнуемся по поводу, скажем, разрушения биоценозов, которых, как может показаться из предыдущего, вовсе, ни в каком смысле, нет в природе?

Человеческая вещь (равно как и любая структура или объект теории) - конечное, ограниченное образование, соответствующее ограниченности отражения. Она с приблизительным соответствием сопоставляется с существующей вовне некоторой материальной основой - но уже бесконечной сложности, четко не отделенной от всего другого и позволяющей выявлять ее другие стороны. О выделении бесчисленных других сторон прежде говорилось как о выявлении других аспектов неисчерпаемой реальной, чисто объективно существующей вещи. Но уж во всяком случае это не совсем удобно в связной, последовательной теории познания. Соответствие конечных, отграниченных вещей упрощающей конечности, ограниченности отражения более последовательно. Неисчерпаемость их референта - внешнего материального фактора формирования вещи - соответствует неисчерпаемости материи - объекта познания. Конечная точность отражения означает конечную применимость к описанию реальности структур, построенных в отражении, но не хуже этого. При возникновении в нормальном отражении некоторого объекта эта приближенность не означает, что «там», скажем, может ничего не быть или может не быть ничего, в каком-либо устойчивом отношении соответствующего объекту, возникшему в отражении. Приближенность означает, что там существует нечто, не больше чем на некоторую неточность (определяемую в данном процессе «измерения») отличающееся от обобщенного эталона - данного объекта. Так что с некоторым приближением можно говорить, что объект существует сам по себе.

Такие определенные и вполне конечные понятия, как биоценоз и тенденции его поведения строго существуют, конечно, только в отражении. Однако, будучи объективно обусловленной реакцией субъекта на действительные обстоятельства, включая, помимо субъективного (помимо, так сказать, наблюдательной сетки, накладываемой на наблюдаемое) также и объективное, они с необходимостью говорят нечто верное и об объективном, действительном состоянии дел во внешней по отношению к субъекту природе. Они, конечно, говорят не все и не совсем так, что и как «там» есть, но кое-что говорят, и говорят тем больше и точнее, чем яснее выявлены, поняты и учтены обстоятельства (детали механизма) их формирования.

Систематических успехов можно добиваться только тогда, когда используемые в деятельности представления о природе в определенной мере соответствуют этой природе. Конечно, оттенок позитивизма здесь присутствует, но он допускается, и даже обязательно, диалектическим материализмом, так как и диалектический материализм, и даже самый примитивный позитивизм апеллируют к опыту, правда, понимаемому с разной широтой. В этом отношении диалектический материализм отличается от позитивизма требованием большей совместной согласованности различных теорий и представлений и опорой на максимально широкий опыт, на всю человеческую практику, откуда, собственно, и проистекает требование согласованности теорий. В противном случае - эклектический позитивизм, в пределе приводящий к бессвязному набору обрывочных рецептов ad hoc, бесполезных уже в следующий момент. Хотя позитивизм справедливо отвергает застывшие конструкции и высосанные из пальца построения и появился как реакция на них, он все же страдает излишним конформизмом и способен продать глубокую истину за минутный успех. Следуя его рецептам, можно всерьез (насколько он вообще это позволяет) приписать истинность религиозным представлениям, поскольку религиозная вера (т.е. суеверие) способна утешать некоторых страждущих.

Итак, говорить, что вещь существует сама по себе во внешней реальности, можно - приближенно. Это будет настолько же верно, насколько вещь как отражение реальности в деятельности верно отражает эту реальность. На физических моделях объектов и структур разных уровней при неизбежном предположении об исходном, первичном уровне это отчетливо видно. Не следует только забывать, что сравнение производится в терминах деятельности: верно или неверно представление о мире в виде набора таких-то взаимодействующих объектов, - получает проверку и смысл в деятельности, практике - всецело и только через нее.

В такой ситуации важнейшим моментом является проблематичная возможность и допустимость пользоваться «вещами», полученными как отражение реальности в некоторой конкретной деятельности, при несколько другой деятельности, а в действительности - в любой следующий момент после того, в который получено это конкретное используемое описание реальности. Бесспорно, что без удовлетворительности приближенного результата это было бы невозможно, хотя, конечно, одна только характерная (не бесконечная) нечувствительность не может гарантировать успеха во всех делах. Одной из задач науки и является исследование того, как оптимально «набрасывать» измерительную сетку, чтобы «значения функции» на ней полнее и достовернее представляли бы некоторые важные свойства самой «функции», и чтобы не выявленные сеткой области преподносили нам поменьше неприятных сюрпризов. Нельзя абстрактно, формально показать и доказать, что это вообще или хотя бы иногда возможно. И только практика показывает, что это, по крайней мере иногда и до поры, до времени, случается.

Понятие биоценоза отражает состояние изучаемой реальности с соответствующей стороны. «Разрушение биоценоза» также говорит нечто (обычно неприятное для нас) об изменениях в этой реальности. А происходит ли это разрушение и существует ли сам по себе, такой четкий и исчерпывающий реальность, биоценоз в действительности - можно говорить, а можно и не говорить. Но, право, какая разница, как мы назовем происходящее. Важно лишь, что мы кое-что знаем о том, что там происходит, и, вместе с этим, знаем, что оно там происходит самостоятельно, а не потому, что мы это происходящее так или иначе отразили в своих представлениях. Все якобы материалистические сомнения относительно несуществования вещей самих по себе и мнения о субъективистской дефектности «деятельностного» подхода проистекают из ошибочного представления об обязательности при этом полного произвола субъекта, из понимания относительности к деятельности формы вещей как приписывания реальности наших мнений и пожеланий. Но вещь как отражение результатов определенной реальной деятельности с конкретным материалом - не мнение. Мнение в данном случае - это то, что мы думаем о вещи, уже имея ее, после ее формирования, ее оценка с точки зрения возможностей получения от нее некоторого желаемого результата, соотнесение с некоторым эталоном. Нравится она нам или не нравится - это уже другой вопрос. Длительность периода Пуанкаре не может быть уменьшена лишь желанием, поэтому при обычных наблюдениях будет обнаруживаться нормальная необратимость. Бывает, конечно, и очень часто, что реальность является в мозгу деформированной необоснованным мнением. Критерий практики, вырабатывающий и требование согласованности представлений, в конечном счете должен показать иллюзорность соответствующих надежд. Так что в деятельностном подходе не может считаться серьезным основанием существования «высшего» объекта даже, к примеру, желание некоторых поддержать им свою (а чаще чужую) нравственность.

Замечание к определению живого. Согласно проведенному рассмотрению между, скажем, деревьями и какими-нибудь камнями нет никакой резкой грани, нет существенного, принципиального различия. Речь у нас идет не о том, какими считать деревья - живыми или не живыми, - а о том, есть ли у них самих признак, четко относящий их к особому классу самостоятельно отделенных от всего другого объектов. Конечно, нельзя строго говорить, что камень, как и любой другой объект, сам никак, ни в какой степени не выделен из среды. Он относительно выделен (приближенно говоря, большей, чем у среды связностью), что и позволяет деятельности с конечной точностью и конечными требованиями строить на этой реальности «камень» как вполне отдельный объект. Но, тем не менее, четкой границы, самостоятельно сформированной, у него нет. То же самое - у дерева.

Во что выливается неопределенность формы «для себя» у референта «дерева»? Во-первых, в то, что он четко не выделяется из среды, нигде не имеет определенных границ, не имеет отдельного самостоятельного существования как приобщенного к особой, специфически обобщающей сущности. Следовательно, во-вторых, в невозможность определить безотносительно к стороннему наблюдателю такие понятия, которые обычно используются для определения живого, как, например, понятие размножения. Во всяком случае ясно, что потомство не совпадает абсолютно точно с предками, тогда без некоторого обобщения, огрубления, отсутствующего без наличия ощущения, нельзя говорить о воспроизведении.

[ Предыдущий раздел ] [ Следующий раздел ] [ На оглавление книги ] [ На главную страницу сайта ]