В.Б.Губин. О физике, математике и методологии. - М.: ПАИМС. 2003.
Вопросы философии, 1997, вып. 8, стр. 166-174
О РОЛИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ФОРМИРОВАНИИ МОДЕЛЕЙ РЕАЛЬНОСТИ
В.Б.Губин
{СТРЕМЛЕНИЕ СИСТЕМ К РАВНОВЕСИЮ КАК ВПЕЧАТЛЕНИЕ НАБЛЮДАТЕЛЯ}
В течение нескольких столетий перед XX веком в основном считалось, что открываемые естествознанием структуры и законы дают истины о природе “как она есть” сама по себе. Но в начале XX века Смолуховский доказал принципиальную роль наблюдателя в образовании того, что в термодинамике понимается как необратимость. Он показал, что возникает лишь впечатление необратимости: “...кажущиеся необратимыми процессы в действительности являются обратимыми” [1]. “Представляется ли нам какой-либо... процесс обратимым или необратимым..., зависит... только от начального состояния и от продолжительности наблюдения” [2]. Система вернется в исходное сильно неравновесное состояние, но мы этого не увидим. То есть второй закон - закон невозврата в неравновесное состояние - означает: мы этого не увидим. Таким образом, объект в отражении с новыми свойствами строится на базе реальных элементов некоторым приготовлением (а не при любых условиях) и определенным наблюдением, то есть специфической деятельностью субъекта.
Хотя интерпретация Смолуховского была большинством физиков принята, все же в учебниках и статьях термодинамическая необратимость фактически продолжала рассматриваться вполне объективистски как закон природы, существующий без наблюдателя. Характерно заявление Л.Д.Ландау и Е.М.Лифшица в курсе “Статистическая физика”: “...связывание физических законов со свойствами наблюдателя, разумеется, совершенно недопустимо.” А в итоге: “Вопрос о физических основаниях закона монотонного возрастания энтропии остается... открытым” [3].
Свою роль здесь сыграли как старая объективистская, натуралистическая позиция (которую некоторые считали необходимым признаком материализма), так и трудность включения плохо формализуемых свойств и действий наблюдателя в математический аппарат теории, еще и осложнявшаяся известным пренебрежением глубокой методологией.
Смолуховский основывал свои выводы на анализе поведения неравновесных систем. Автор настоящей статьи рассмотрел другой случай возникновения необратимой термодинамики, а именно работу тепловой машины [4].
ТЕРМОДИНАМИКА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТНОГО ПОДХОДА
Было отмечено, что полное использование возможностей механики при воздействиях на частицы, тщательная корреляция действий (например, движений поршня) с состоянием частиц газа позволили бы обойтись без холодильника. Сама механика это допускает. Это просто свойство механики. Однако такая корреляция при работе тепловой машины не производится: поршень движется, так сказать, наобум. Но тогда и неудивительно, что результат оказывается не вполне оптимальным: часть тепла (энергии) приходится без пользы сбрасывать в холодильник. Подчеркнем, что точно такой же не вполне оптимальный результат был бы и в том случае, если бы мы были в состоянии осуществить тщательно скоррелированные действия, но просто не стали бы их реализовывать: результат определяется не возможными действиями, а реально осуществленными. Таким образом, в тепловой машине необходимость передачи части тепла холодильнику возникает не как следствие собственно механики, а как следствие неполного использования ее возможностей, т.е. как результат специфического обращения с частицами.
Известная история с “демоном” Максвелла, достаточно точно контролирующим частицы и поэтому позволяющим обходиться без холодильника, - показательный пример того, как с водой выплескивают ребенка. (Обоснованно или необоснованно) показывая неосуществимость подобного устройства, опускали тот факт, что как раз плохой контроль - независимо от вызвавшей его причины - и соответственно плохое управление процессами и есть то, что совместно с механикой приводит к обычной работе тепловой машины, к необходимости для нее холодильника. Качество контроля в явном виде и требовалось включить в обоснование термодинамики. А почему он такой - это уже другой вопрос. Однако из-за объективистской традиции это не было сделано, ни к чему помимо механики так и не обращались, почему и оказалось невозможным объяснить термодинамику. Поэтому же и доказательства невозможности демона были тавтологичны: он, мол, перестанет различать частицы потому, что покраснеет (нагреется). И это по сути термодинамическое объяснение приводилось для обоснования термодинамики! Была и еще одна психологическая трудность. Причина неприятного результата заключается в отсутствии хорошего контроля - но как и зачем описывать то, что отсутствует?!
Однако для появления классической термодинамики {необходимости} холодильника недостаточно. При быстрых воздействиях на газ (быстрых движениях поршня) результаты в энергетическом отношении могут быть различными в зависимости от положения частиц газа. При медленных же движениях - в так называемом адиабатическом пределе - зависимость результата от положений частиц исчезает, частицы эффективно перестают проявляться как частицы, рабочее тело становится похожим на сплошную сжимаемую жидкость с определенными упругими свойствами. При этом и возникает классическая термодинамика (которую иногда для большей адекватности называют термостатикой).
Таким образом, если с частицами (малых размеров) работать без точной корреляции действий и предельно медленно и следить только за полной энергией, то возникает замкнутая система описания поведения системы, соответствующая термодинамике, в которой, в частности, частицы становятся ненаблюдаемыми. В этом случае новый объект (термодинамическая система) и законы его поведения (термодинамика) порождаются как 1) реальным исходным материалом (частицами с их механикой), так и 2) специфическими целями, средствами и способом работы с этим материалом. Термодинамика есть слитность, единство этих факторов. Из-за наличия второго фактора термодинамика не сводится к механике, не порождается ею, но и не противоречит ей, так как существует в сфере, отличной от сферы существования механики. Выяснение такого механизма порождения термодинамики и есть согласование термодинамики и механики.
{Указанная} неточность контроля над частицами, грубость управления процессом отбора у частиц части их энергии численно оценивается величиной, имеющей размерность действия. Эту величину можно связать с энтропией. Она сохраняется, когда сохраняется энтропия, и необратимо возрастает, когда возрастает энтропия. И с качественной стороны очевидна связь плохого контроля, ограничивающего возможности использовать полезным образом имеющуюся энергию, с энтропией как мерой обесценения наличной энергии. В таком случае энтропия оказывается не параметром состояния системы (т.е. частиц в замкнутом объеме) самой по себе, а характеристикой контроля над системой. Подчеркнем, что она характеризует не реальность саму по себе, а лишь связь субъекта с объектом его деятельности. При таком подходе и термодинамика сама по себе в мире без субъекта не существует, а возникает как систематизированное отражение некоторых (а не всех возможных) результатов определенного рода деятельности с исходным “механическим” материалом.
Выходит, что даже в физике, изучающей природу по возможности наиболее объективно, “как она есть”, роль наблюдателя не сводится к простому созерцанию и протоколированию, а весьма активна и конструктивна. Так, в порождении термодинамической теории есть еще один важный момент, который всегда присутствует в механизме построения теорий и моделей реальности. Это конечная точность наблюдений и достаточность, приемлемость конечной точности получаемых результатов. Строго говоря, частицы не бывают точечными, а адиабатический предел формально потребовал бы навечной фиксации объемов. Поэтому формулы классической термодинамики никогда в точности не выполняются. Однако в околопредельной области разброс результатов невелик, а требования к ним наблюдателя не бесконечно строги. И когда и поскольку этот разброс меньше ошибки наблюдений или требований пользователя, тогда и постольку теория оказывается работоспособной и имеет право на существование.
Случай с термодинамикой не единичен. Его отличает лишь относительная простота и ясность связей, которые позволяют достаточно четко проследить этапы порождения макроскопической теории, надстраиваемой над микроскопическим базисом. И в других случаях роль действующего субъекта, несомненно, существенна. Поэтому следует подойти с другой стороны и попытаться изучить основные особенности такого субъекта, всегда неизбежно влияющие на формы отражения им реальности.
ОТНОСИТЕЛЬНАЯ УСТОЙЧИВОСТЬ ОЩУЩЕНИЙ
{Прежде всего субъект, естественно, живой.} Наличие у какой-то структуры ощущения типа “хорошо-плохо” без сомнения относит ее к разряду живого, отсутствие - объединяет в одну группу с ни в чем не заинтересованными, безжизненными камнями. Легко увидеть одну важнейшую особенность связи такого ощущения с материальными состояниями мира, которыми оно вызывается. Различных материальных состояний {по меньшей мере} очень много, а этих {противоположного качества} состояний ощущения всего два. То есть ощущение “хорошо” вырабатывается в ответ на множество различных состояний среды, а ощущение “плохо” - на другое множество. Следовательно некоторое изменение (в ограниченных пределах) состояния среды может не менять ощущения. Другими словами, имеет место относительная устойчивость ощущений.
Эта особенность отражения субъектом воздействий на него имеет чрезвычайно важные последствия. С одной стороны, определенная устойчивость отклика, неизменность его при ненулевых изменениях состояний среды, вызывающих отклик, приводит к невозможности точного, зеркального отражения. Реальность в отражении упрощается, усредняется, обобщается. Выделяется нечто главное, мелкие подробности опускаются, теряются. Субъект {никогда} не может видеть всегда бесконечно сложную ситуацию полно и точно. Поэтому абсолютная истина недостижима в познании. Но, с другой стороны, этот, с некоторой непоследовательной точки зрения неприятный факт имеет компенсацию. Во-первых, компенсацией является уже то, что полное отражение состояния мира означало бы растворение в нем, отсутствие какого-либо отрыва от него, отсутствие выделенности субъекта как целого и в какой-то степени самостоятельного, суверенного, т.е. исчезновение его как субъекта, как живого. Во-вторых, невозможности точного отражения автоматически сопутствует определенная достаточность уже неполного, неточного отражения, что также непосредственно следует из относительной устойчивости ощущений. Существенно, что диалектика неполноты отражения и приемлемости для субъекта некоторой неполноты работает не в сфере простого созерцания, а в сфере целенаправленной деятельности заинтересованного субъекта. Ведь неполнота отражения может быть неприятной тогда и только тогда, когда отражение и с п о л ь з у е т с я для чего-то. Возможность существования моделей и теорий реальности, предназначенных для использования в деятельности и испытываемых ею, но никогда полно и точно не отражающих реальности, проистекает из допустимости получения уже некоторого приблизительного результата, что в конечном счете следует из относительной устойчивости ощущений, свойственной живому.
С развитием, усовершенствованием средств и способов деятельности сама область деятельности расширяется как вширь, так и вглубь, при этом практически всегда возрастает и точность наблюдения. Тогда становится явной неполная адекватность моделей и появляется необходимость построения новых.
Хотя {всегда} конечная точность наблюдений и отсутствие требования бесконечной точности результатов деятельности очевидны и обычно по меньшей мере подразумеваются, они плохо осознаны как принципиальный фактор в вопросах возникновения и связи теорий. Так, известный принцип соответствия в физике формулируется без явного на него указания, что делает принцип неработоспособным на практике. Причина такой забывчивости - объективистское представление, что теории должны сами переходить друг в друга, и привычка обходиться в естественнонаучных представлениях без субъекта.
УСТАНОВЛЕНИЕ ГРАНИЦ
Относительная устойчивость ощущений, приводящая к упрощающему отражению, сопровождается еще одним фактором, который, действуя совместно с упрощением, приводит к тому, что мир предстает перед субъектом в виде набора или системы разделенных объектов. При изменении воздействия реакция, вырабатывающаяся у субъекта, может выйти за порог данного ощущения. Тем самым как бы порождается граница в картине воздействующей среды, как она предстает перед субъектом. Некоторая устойчивость ощущений вызывает установление разделенных границ, а не непрерывно следующих одна за другой. Это, разумеется, происходит и в случае всюду непрерывно изменяющейся среды. Размеченные подобным образом области реальности и образуют в отражении объекты. В результате мир предстает перед субъектом в виде набора или системы разделенных объектов, даже если мир в действительности не есть набор четко отграниченных друг от друга объектов.
В установлении границы есть, конечно, некоторая неопределенность. Она возникает: 1) из несомненно существующей размытости пределов ощущения, не абсолютной четкости порога ощущения, что соответствует самому духу относительной устойчивости ощущений, 2) из изменчивости во времени как состояний среды, так и {собственного} состояния субъекта, {состояния,} влияющего на отклик и, следовательно, на установление границы. Она, может быть, и совсем не устанавливалась бы, да ему надо действовать со всем “этим”. А в деятельности он может опираться только на образы мира, возникающие в отражении, на качества, выделяющиеся границами. Необходимость действовать вынуждает принимать решение и фактически так или иначе устанавливать границы где-то в оптимальной области.
Но эта неопределенность границы и ее возможные колебания не обязательно приводят к изменению сути (для субъекта) строящегося объекта, его, так сказать, идеи. Безразличие к небольшим разбросам результатов работает и здесь. Если разброс в границах не выходит за некоторые рамки, то результаты выделения объекта оказываются {одинаково} удовлетворительными, {практически неразличимыми}. В этом случае объект остается (относительно) устойчивым “по идее” и им можно пользоваться “как таковым”.
Приведем схематичный пример. В неисчерпаемой материи ничто ни от чего не отделяется абсолютно резко и четко, никаких четких границ самих по себе нет. Другое дело, если реальность действует на чувства - отнюдь не бесконечно тонкие и совершенные. Тогда тот же бесконечно длинный (в согласии с квантовой механикой), но все более разреженный хвост у “атома” (выражаясь модельно) в каком-то месте перестает замечаться, “обрубается”, и атом уже выглядит конечным, ограниченным, отделенным от “не атома”, противопоставленным всему другому. Более того. Разные реальные образования, из которых “получаются” атомы, различаются. Нет среди них и двух одинаковых (даже если на время забыть, что они вообще не существуют по отдельности). Однако та же самая ограниченная чувствительность “наблюдателя”, формирующая в отражении границу атома, может не видеть разницы между различными {реальными} образованиями, если они достаточно похожи, так что реальность может предстать перед таким наблюдателем как набор одинаковых атомов. Таким образом, относительная устойчивость ощущений при подходящих реальных условиях может и будет приводить к выделению (обнаружению) отдельных объектов и к обобщению их в классы.
В принципе по такому же механизму устанавливается взаимопонимание между людьми. Они, конечно, по-разному устанавливают границы объектов, которыми оперируют при передаче сообщений. Но опять же при достаточно малой разнице выделяемых и используемых ими объектов некоторое безразличие к точности, свойственное всем субъектам, дает основание для практически одинакового видения ими реальности (или ее части), что и позволяет им при благоприятных обстоятельствах понимать друг друга.
{Вот как много следует из относительной устойчивости ощущений.}
ВЕЩЬ В ДЕЯТЕЛЬНОСТНОМ ПОДХОДЕ
Изложенный здесь схематично механизм формирования объектов может показаться излишне субъективистским. Вот ведь и Беркли опровергал материализм на том основании, что в бесконечно делимой материи не могут существовать отдельные объекты с собственными границами, отличные от всей материи в целом [5], что справедливо. Показывал он это приблизительно так же, как здесь. Видимые границы определяются порогом “остроты ощущения”. Если же увеличивать остроту видения, то границы отодвигаются до самых, если можно так выразиться, краев материи. То есть самих по себе различных объектов (вещей) нет, они порождаются “духом”. Но если это так и если {(как он сам считал и как считали материалисты-метафизики того времени)} признание существования вещей самих по себе обязательно для материализма, то материализм несостоятелен.
Однако для материализма в действительности достаточно уже признания существования некоторой внешней (по отношению к “духу”) реальности, в которой субъект может увидеть вещь и без которой никакой “дух” в нормальном состоянии никакой вещи не обнаружит. Эта реальность и есть материя, но она не обязана быть в форме набора объектов. Материя не составлена из предметов.
Итак, субъект обнаружил в материи какие-то объекты. А что “там” было бы без субъекта? Почти то же самое. Почти - это с полнотой и точностью, с которой объекты обыденного обихода или научной теории отражают действительность. Будут ли, например, горы? Как четко выделенных объектов и тем более приобщенных к “идее” гор их не будет. Но, конечно, останутся какие-то неоднородности в материи, четко не отграниченные от остального и в этом смысле не существующие как самостоятельные объекты, и, более того, имеющие еще множество сторон (аспектов), может быть не менее важных, чем “гористость”, так что даже неясно (если не учитывать особенностей субъекта), почему области этих неоднородностей должны приобщаться именно к понятию “горы”. Но то объективное, что в отражении дало базу для выделения гор, там будет иметься. Во всяком случае, не следует опасаться, что без субъекта материя в тех областях, где он, будучи в здравом уме, видел горы, исчезнет.
Таким образом, вещь - весьма скользкое понятие. В обыденных делах использование его в смысле объекта, незатейливо и без проблем существующего в самом мире в качестве самостоятельно выделенного его куска, обычно не приводит к заметным трудностям и парадоксам. Но в философии и в направляемой и поддерживаемой ею методологии конкретных наук такое упрощенное, объективистское понимание может порождать принципиальные трудности. Так произошло с проблемой согласования термодинамики и механики, с выяснением алгоритма перехода квантовой механики в классическую, с проблемами согласования некоторых других более и менее общих теорий а также с более общей проблемой адекватности теорий реальности, когда под адекватностью понималось безусловное содержание в теории только того, что имеется в отражаемом ею мире, без всякого вклада субъективного.
Яркий пример полной несостоятельности фактически чисто объективистских представлений об объектах, структурах и законах, которыми оперируют теории, представляет собой анализ, проводившийся Фейерабендом [6]. В результате такого представления о теориях он пришел к выводу о несовместимости и несогласованности всех теорий, о некумулятивности процесса познания и к рекомендациям типа “эпистемологического анархизма” - к праву свободно пользоваться любыми теориями: какая больше понравится. Эта рекомендация, конечно, звучит по-детски. Это наукообразное отрицание науки вообще. Научно обосновать полную несостоятельность науки невозможно, тут было бы откровенное, недопустимое противоречие.
МИНИМАЛЬНАЯ СЛОЖНОСТЬ МОДЕЛЕЙ РЕАЛЬНОСТИ
Галилей сопроводил свое открытие постоянства ускорения свободного падения еще и методологическим обоснованием - простотой природы. А какое ускорение проще всего? Конечно, постоянное. Но Галилей, по крайней мере интуитивно, знал о существовании ошибок измерения. Это видно по некоторым местам его работ. Он мог бы предположить, что третья производная существует, но скрыта внутри ошибок, однако даже не обсудил этот вопрос. Подобное самоограничение имело место и в последующие времена: по данным строились только простейшие теории. Особых спекуляций по поводу более сложной структуры мира, скрытой внутри “коридора ошибок” и, следовательно, не запрещаемой данными, практически никогда не делалось. Совершенно такое же положение - в применениях вычислительной математики к обработке данных. Сложность математической функции, предназначенной для описания (аппроксимации) данных, выбирается по возможности минимальной, лишь бы данные описывались с необходимой точностью, хотя можно построить несчетное число более сложных функций, которые описывали бы данные не хуже. Эту особенность моделей можно было бы приписать “экономии мышления”, если бы она не была проявлением общего принципа деятельности - выбора наиболее простых действий из всех возможных, дающих в рамках требуемой точности тот же результат. Легко увидеть связь этого принципа с “бритвой Оккама”.
Итак, работающие теории упрощают, сглаживают реальность, подобно тому, как это делает ощущение, которому они в конечном счете служат. Появление простых формул в естественнонаучных теориях не означает, что природа проста. Природа не проста, а иногда допускает такое. Она была бы проста, если бы простые теории были точными и исчерпывающими. Действительные явления, мягко говоря, гораздо сложнее, но вся “излишняя” сложность уходит внутрь ошибок и проявляется в последующем либо при повышении точности (сужении коридора ошибок), либо при расширении поля деятельности (удлинении коридора ошибок).
МЕРА, ДИАЛЕКТИКА, НЕСВОДИМОСТЬ
Мы перебрали важнейшие особенности действующего и познающего субъекта, играющие принципиальную роль в порождении картины мира, которую он видит в своей деятельности {в нем}. Эта картина не есть точная копия мира, но поскольку она зависит также и от него, а не только от субъекта, постольку она содержит и объективное. Ясно видны диалектические черты в процессе построения картины мира и ее частей. Очевидна и естественна связь относительной устойчивости ощущений с м е р о й , выделяющей то или иное качество объектов да и сами объекты. Неполнота отображения реальности в ощущении, отражение не всей сложности {отражаемой} реальности, а лишь в каком-то смысле главного приводит к возможности ошибок в ожиданиях, т.е. к неизбежности случайного, даже если бы реальность была строго детерминистичной. В любом {выделенном объекте, в} теории или модели наряду с объективным присутствует субъективное как через прямое упрощение сложной реальности, так и через ограниченность, невсеобщность, неисчерпываемость опыта и обусловленность его определенными совершаемыми действиями. Поэтому, хотя в открываемых наукой истинах содержится вклад абсолютного, они в то же время относительны. {Конечно, при несостоятельности объективизма крайний релятивизм также несправедлив.}
Ввиду обязательно присутствующего в {объектах, структурах,} моделях и теориях вклада субъективного ни “простой” видимый объект, ни теория не могут быть сведены к той первооснове (материалу), которую они представляют {перед субъектом}. Аналогично и теория более высокого уровня (а такой принято называть не более широкую и детальную, а более “надстроечную” теорию, фактически - с большим вкладом субъективного {в ее образование}), надстроенная над теорией более фундаментального, “микроскопического”, “первоначального” уровня, - не может быть сведена только к элементам и законам этой более микроск опической теории, не может быть построена только из них.
Например, термодинамика как теория не сводится к механике частиц ни как к реальным первоначалам мира, ни как к теории (модели) этих первоначал. Термодинамика не может быть построена (составлена) только из этих первоначал. Можно сказать, что объект (теория) сводится к материалу и к деятельности субъекта - совместно, одновременно{ - согласно приведенной выше двухфакторной формуле}.
Ради уточнения заметим, что существует такая постановка вопроса, в которой есть сводимость. Это порождение объектов всей полной реальностью, обеспечивающей относительное выделение субъекта и через него - выделение объектов деятельностью. И вот такие относительно выделенные объекты (вместе с их относительной выделенностью) должны быть сводимы к целой реальности, поскольку порождаются ею и только ею. Еще точнее будет сказать, что они вместе с субъектом и его деятельностью есть в ней, существуют, содержатся, а та или иная их выделенность и существование - это просто ее свойство, {конкретно} меняющееся во времени, способ существования. Так что ответ на вопрос о сводимости объекта (а также и субъекта) ко всей целой реальности превращается почти в тавтологию: причина существования наиболее фундаментального закона (порядка) заключается в его существовании.
Но обычно говорят о сводимости объектов непосредственно и исключительно к некоторому усеченному субстрату (в том числе и к какой-нибудь частной теории), минуя формирующий вклад субъекта. Так сводимость и понимается редукционизмом. Благие намерения в редукционизме присутствуют. Это, во-первых, стремление избежать излишне {необходимых} сущностей и, во-вторых, связанное с первым стремление не выходить за рамки материализма (к сожалению, примитивно понимаемого).
Но редукционизм {метафизическим образом пере}упрощает картину. Во-первых, объекты, которые и к которым он пытается редуцировать, он полагает содержащими только отражаемое (или имитирующими таковое в моделях). Во-вторых, он намеревается сводить объекты к выделенным из целой реальности вещам, которые, тем более понимаемые обыденно, по сравнению с ней слишком просты, чтобы, даже взаимодействуя друг с другом {(присущими им “физическими” связями)}, образовывать что-то качественно, сущностно новое, отличное от простого их {взаимодействующего} набора. Мы в своих конкретных анализах не можем, конечно, уйти от необходимости увязывать лишь конечные образования, не можем работать с целой реальностью. {Но тогда} этот недостаток приходится {обходить,} искусственно компенсировать установлением иерархии, системы подчинения, так сказать, волевым, механическим введением субъекта, в какой-то степени заменяющего некоторые формирующие черты всё {созидающей целой} реальности. Без этого все повисает в воздухе. Таким образом, методологическим {основанием} ошибки редукционизма является в конечном счете отождествление (смешивание) {порождающих способностей} всей {вполне} суверенной и самодостаточной целой реальности с {более ограниченными способностями} отнюдь не суверенной, не самодостаточной и не достаточной для порождения объектов части всей реальности. Это отождествление есть следствие {метафизического неучета} издержек этапа анализа, {этапа,} неизбежно возникающего в конечной практической деятельности субъекта, {относительно выделенного из всей реальности. Это следствие ограничения этапом анализа без совершения или завершения синтеза}. Элементы целого, обнаруживаемые в анализе, должны выделяться или по крайней мере пониматься с оглядкой на целое, сообразно ему, другими словами - с перспективой правильного синтеза. И поэтому так важно, в том числе и в конкретных науках, правильное понимание механизма формирования объектов, в частности - теорий и моделей реальности.
Мы также видим, что теории высших уровней - теории-надстройки - строятся на базисном материале деятельностью более грубой и усеченной (ограниченной) по сравнению с предоставляемыми базисом возможностями. {В теориях-надстройках больший вклад от субъекта.} В теориях, ближе стоящих к базису, меньше ограничений и упрощений, идущих от субъекта. Казалось бы, отсюда следует, что они требуют меньше усилий субъекта. Однако это не так. Теории, близкие к базису, отражающие его полнее, точнее и объективнее, получаются как отражение результатов деятельности более изощренной и в более широкой области ситуаций{, в которые ставится материал. В пределе теории, точно отражающей материал, она получается при контроле за ним во всех его аспектах с точностью, допускаемой самим материалом}. Но большая изощренность познавательной деятельности, т.е. большая деятельность самого субъекта в итоге дает модель реальности (базисного материала) более объективную, более свободную от субъекта, с меньшим вкладом идущих от субъекта ограничений и упрощений.
Теории высокого уровня уступают более микроскопическим в {подробности и} исчерпываемости отражения “атомарного” уровня, возможно, даже с потерей его непосредственно из виду, как, например, в термодинамике или в теориях движения капитала и товаров. Но с точки зрения практических предсказаний результатов работы с материалом такие теории не обязательно ущербны {по сравнению с более микроскопическими}. Так, рассчитывать точно результаты работы тепловой машины {по механике} с учетом всех свойств всех частиц и конкретных изменений объема в пространстве и времени - безнадежное дело: ответ вообще не будет получен. А термодинамика одинаково работоспособна в применениях к широкому кругу свойств частиц, их количества, вариантов изменения объема и других обстоятельств. Такова же и химия во многих своих областях.
Поэтому помимо случаев, когда с ходом прогресса и познания вводятся в обиход теории более {микроскопические,} базисные, происходит и противоположное движение в познании. Бывает, что мы довольно хорошо знаем элементы некоторого базисного уровня, в котором материал расчленен и не усреднен каким-то образом. Но каковы будут некоторые его общие (для нас) черты - вопрос может оказаться слишком сложным для его прямого решения. И тут могут помочь специальные методы, предоставляемые теориями более высокого (более субъективного) уровня, дающие по отношению к отдельным элементам базисного уровня ответ менее точный и не обо всем, а лишь о некоторых аспектах. Но хорошо, если мы более или менее знаем, что спросить у теории, а это вовсе не очевидно. Практика может быть недостаточной или недостаточно понятой. Задача науки - правильно сформулировать пpоблему и разобраться в параметрах надстроечной теории, не содержащихся в самом базисе.
ВЕЩЬ В СЕБЕ И ВЕЩЬ ДЛЯ НАС
Может показаться, что в деятельностном подходе вопрос о познании вещи в себе автоматически замутняется обязательным смешиванием, слиянием в вещи для нас объективного (вещи в себе) и субъективного. Но как раз наоборот: откровенная, отчетливая постановка вопроса о механизме формирования объекта (вещи для нас) в деятельности с материалом и позволяет поставить решение этого вопроса на регулярную основу.
Заметим, что знание о вещи в себе может быть получено только в деятельности с ней. Свойства чего-то существуют лишь постольку, поскольку они могут проявляться во взаимодействии с другим. Свойства, никак не могущие проявиться, относятся к области мистики, не существуют. Но взаимодействия мы познаем только в деятельности, ставя {изучаемый} объект в те или иные условия и изучая последствия.
Что же остается в вещи для нас от вещи в себе?
Вернемся к примеру с термодинамикой. В “термодинамическом” мире слиты воедино: 1) частицы с их механикой, 2) воздействия на них только определенного характера, 3) выделение из множества аспектов результата воздействия только некоторых интересующих нас, 4) наблюдение за ними с конечной точностью, обеспечивающей пренебрежение некоторым разбросом результатов. Получается а) система однозначных результатов, вполне детерминистская в смысле однозначной зависимости “макроскопических” результатов от “макроскопических” параметров, б) специфичность поведения этих однозначных результатов: обратимость при сохранении контроля и необратимость при его ухудшении. Известная дефектность термодинамики по сравнению с механикой происходит от бедности, ограниченности используемых вариантов воздействий (их видов и способов), от бедности возможностей контроля более грубого по сравнению с возможным в механике.
На примере {соотношения} механики и термодинамики можно посмотреть, как соотносятся истины вещи в себе и вещи для нас. Итак, что, какой свой след оставляет в этом случае вещь в себе (механика) в вещи для нас (в термодинамике)? В термодинамике вещь выглядит по-другому: в отношении структуры - как единая, сплошная среда, а не раздробленная на частицы, не структурированная; в отношении динамики - сохраняющая понятие силы и работы и закон сохранения энергии (1-й закон термодинамики). Импульс и закон его сохранения исчезают. Величина упругости связана с энергией, которая в этой упругой среде содержится, причем энергия среды есть сумма энергий частиц. Среду можно делить на части, сохраняющие ту же однородность, неструктурированность и “плотность упругости” (плотность внутренней энергии). Объединение одной среды (упругой жидкости), обладающей одной плотностью энергии, с другой средой, с другой плотностью энергии, дает единую среду с промежуточной плотностью энергии и промежуточной упругостью. Но новую среду уже нельзя разбить на части с разными плотностями энергии (необратимость).
Видно, что новая реальность - среда и ее законы - отличается от первоосновы, но все же кое-что остается, например, вообще динамика, т.е. какие-то силы и пространственные изменения; во-вторых - остался закон сохранения энергии. Почему они таковы, эти проявления “истинной” реальности, почему такова наблюдаемая реальность, т.е. каков механизм ее образования из “истинной” реальности? Подход, привлекающий анализ контроля над системой, все это проясняет, т.е. показывает, как вещь в себе превращается в вещь для нас. При учете вида и порядка деятельности становится ясным, что вещь для нас не противоречит вещи в себе. То, в чем она непохожа на вещь в себе, вызывается спецификой деятельности: неточностью и ограниченностью области опытов и наблюдений. Следовательно, чтобы сблизить вещь для нас с вещью в себе, надо расширять и уточнять опыт, хотя о вещи в себе что-то говорит уже любой опыт.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Смолуховский М. Доступные наблюдению молекулярные явления, противоречащие обычной термодинамике // Эйнштейн А., Смолуховский М. Брауновское движение. - Л.: ОНТИ, 1936, с. 197.
[2] Смолуховский М. Молекулярно-кинетические исследования по вопросу об обращении термодинамически необратимых процессов и о возврате аномальных состояний // Там же, с. 303.
[3] Ландау Л.Д., Лифшиц Е.М. Статистическая физика. - М.: Наука, 1976, с. 47-48.
[4] Губин В.Б. Физические модели и реальность. Проблема согласования термодинамики и механики. - Алматы: МГП "Демеу" при изд. "Рауан" Минпечати Республики Казахстан, 1993, 231 с.
[5] Беркли Дж. Сочинения. - М.: Мысль, 1978, с. 191-192.
[6] Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки.- М.: Прогресс, 1986.