Брошюра «Философия как наука»
В.Б.Губин. - М.: РУДН, 2009. - 25 с.
ББК 87.2+87.3 |
Г 93 |
ISBN 978-5-209-03386-8 |
© В.Б.Губин, 2009 |
Статья представляет собой доказательство
научности философии и ее практической
необходимости для других частных наук о
реальности.
ФИЛОСОФИЯ КАК НАУКА
В. Б. Губин
В старые времена, лет двадцать и более назад, многие наши студенты и научные работники к философии как науке - системе установленных и упорядоченных знаний -
относились с прохладцой, часто скептически и даже презрительно. Хотя, конечно, также у многих при слабом ее знании и понимании отношение к ней было уважительным - просто из похвального почтения к мыслителям умным и ответственным, как к мудрецам, раздумывавшим о важных и сложных вещах, во многом непонятным обычным людям. Большинство знало о неисчерпаемости мира и познания, единстве и борьбе противоположностей, несводимости высшего к низшему, о переходе количества в качество, об общественно-исторической практике как критерии истины. Однако далеко не все умели использовать эти знания на практике.В новые, более свободные времена, скептики и просто непонимающие и нежелающие понимать подняли головы и выступили с открытым забралом. И что примечательно, подписи под разоблачениями сопровождались указаниями ученых степеней философских наук. См., например, серию статей в вузовском журнале “Философские науки” (1989, № 6, 12; 1990, № 1, 2, 3), начатую А.Л.Никифоровым скептической “Является ли философия наукой?” [1]. 80 процентов в той серии посчитали философию не наукой.
И сейчас, несмотря на отдельные более взвешенные анализы (см, например, раздел “Философия и наука” в первой главе учебника “Философия” под редакцией О.А.Митрошенкова [2]), это мнение широко распространено и к тому же теоретически поддерживается интенсивно внедряемым представлением о правильности и допустимости или даже необходимости плюрализма во взглядах, а уж в свободной философии - и подавно. Вроде как “ни одна блоха не плоха”, во всех есть что-то осмысленное и полезное. На научности философии это плохо отражается
.Однако этот плюрализм вполне очевидно, хотя и не для всех, предполагает отказ от признания существования истины как изучаемой реальности и/или возможности какого-либо ее познания, а соответственно и от поиска ее, что весьма радикально, произвольно, необоснованно, разрушительно и, разумеется, антинаучно (см. статью автора [3]). И вообще-то требует основательных доказательств, более глубоких, чем краткие упоминания о разнице человеков или даже строгие, но редукционистские доказательства Фейерабендом бессвязности всех теорий, моделей, представлений, против чего протестует даже обычный здравый смысл.
Посмотрим же несколько повыше этой простой здравой интуиции. Что тут говорит сама наука?
Философия не была бы и не могла бы в некоторой существенной части быть наукой, если бы не удовлетворяла основным научным требованиям.
Самое короткое, но по сути верное определение науки высказал А.Н.Уайтхед [4, с.555]: “Систематическое познание... в общем и называется наукой”. Систематичность увеличивает знания, в конце концов обнаруживает ошибки, выправляет систематику и уточняет критерий истины. Посмотрим же на систематичность.
Фалес в свое время предложил по нынешним представлениям вроде бы смешную материалистическую модель: всё состоит из воды. Некоторые нынешние философы из-за такой примитивности отказывают ему в звании философа. Однако, как известно, лучше плохая гипотеза, чем никакой. В действительности он задался общим вопросом о строении материального вещества и фактически предложил его другим, которые впоследствии, анализируя основания и возможные результаты, заменяли выбранную им основу другими элементами. Разумеется, свою основу он выбрал не случайно, а после обдумывания и сопоставления по некоторым свойствам. Тут же неотвратимо должен был появиться и сопутствующий вопрос о критерии правильности (истинности) представлений о мире. Фалес, конечно, выбирал по некоторой связности (согласованности), как он представлял, воды и реальных материалов. Во всяком случае этот комплекс проблем больше никогда не исчезал и в конце концов привел к нашим сегодняшним представлениям о материальном мире, а также к развитым методам его познания. Кто-то сказал, что вопросы задают гении, а решают их таланты. Так вот Фалес был гением (не зря его греки причисляли к семи мудрецам), а последующие гении и таланты довели решение вопроса до нынешнего научного состояния как в отношении наших физико-химических знаний о составляющих вещества, так и до представления о неограниченности процесса познания в этой проблеме и понимания, что любая конкретная картина вещества является приближенной и обязательно несущей отпечаток деятельности субъекта по ее формированию. То есть линия Фалеса - “состоит из…” - претерпела и фактический (элементный), и принципиальный методологический скачок, причем этот прогресс шел весьма долго и довольно драматически, особенно в “темные” века, но в общем неуклонно и в целом, что называется, кумулятивно, накапливая и расширяя знания.
Следует отметить, что вопрос первоначально имел объединенный физико-философский характер - это была нераздельная натурфилософия. Впоследствии естественнонаучная и философская части обособились и развивались относительно самостоятельно, а сейчас полноценный ответ на рассматриваемый вопрос Фалеса опять имеет объединенный, но более сложный характер, включая, помимо физики, также и философскую часть. Энгельс предсказывал, и сейчас это развилось в заметной степени, что философия и естествознание объединятся, и это станет одной общей работающей наукой. В которой физики (должны) будут учитывать основные философские положения как рабочие элементы своей науки.
Итак, чистая философия развивалась относительно самостоятельно. Главными в ней были вопросы о первичности идеального или материального и о возможностях познания и его методах, включая критерий правильности познания. В некоторые времена она настолько отрывалась от действительности, что доказательства о реальности брались из логического долженствования при простейших исходных данных, да и сама реальность представлялась в фантастическом виде. В конечном счете эта формально-логическая линия достигла вершины в философии Канта и, с одной стороны, породила надуманные истины типа обязательности трехмерного эвклидова пространства, а с другой - столкнулась с принципиальными, непреодолимыми парадоксами - антиномиями разума. Дальнейший гигантский жизненный толчок философии придал удивительный Гегель, развивший не формально-логическую диалектическую логику.
Правда, он увидел ее в мире правильно по схеме, форме, но в мистическом виде, как будто реально действовала философия, идея развития, а не сам материальный и соответственно идеальный мир так существовал и развивался.
В философии Гегеля важнейшими, принципиальными моментами движения и познания были неисчерпаемость и единство и борьба противоположностей. Неисчерпаемость сразу же отвергла абсолютные формально-логические доказательства утверждений о реальности (чего многие, особенно на Западе, до сих пор не поняли с катастрофическими последствиями для теории и практической методологии познания).
Знание и понимание тех, кто не понял или хотя бы не почувствовал и не принял эту неисчерпаемость и диалектику, дефектны. От них всегда можно ждать каких-нибудь нелепостей в методах и выводах. Гегель впечатляюще описал эту ситуацию [5]:
“Если существуют различные понятия о науке философии, то только истинное понятие делает для нас возможным понимание произведений тех философов, которые философствовали, исходя из последнего. ... Можно поэтому быть знакомым с утверждениями, положениями или, если угодно, мнениями философов, можно потратить много труда, чтобы ознакомиться с основаниями этих мнений и дальнейшей разработкой их, и при всех этих стараниях не достигнуть главного, а именно понимания рассматриваемых положений. Нет поэтому недостатка в многотомных и, если угодно, ученых историях философии, в которых нет познания самого предмета, на изучение которого положено в них столько труда. Авторов таких историй можно сравнить с животными, прослушавшими все звуки музыкального произведения, но до чувства которых не дошло только одно - гармония
этих звуков.”Очевидные и яркие примеры имеются в физике. К большому сожалению в учебниках Ландау и Лифшица “Статистическая физика” и “Теория поля” есть именно эти промахи, реально приведшие к торможению физики и даже к уводу ее от верной линии, которая прежде уже была открыта. Более общее поветрие связано с непониманием нереалистичности редукционистской связи параметров теорий разных уровней, что проявилось в проблеме согласования термодинамики и механики, а также в проблеме скрытых параметров в квантовой механике.
Что касается первичности, то Маркс и Энгельс восстановили материализм в диалектике, сохранив диалектический метод. Затем Ленин с некоторой полнотой завершил марксистский этап в теории познания. В его книге “Материализм и эмпириокритицизм” показано и резюмировано, что при неисчерпаемости мира и познания научные теории являются приближенными и развивающимися моделями реальности, не зеркально отражающими абсолютную истину, но обладающими объективным содержанием. И научны теории те, которые согласованно выросли из предыдущего исторического развития знания о мире и информации нового времени.
Этот последний, относительно завершенный этап уже обладал сильнейшими предсказательными возможностями как в общественной жизни, так и в познании материального мира и конкретных применениях знаний. Написанная в 1908(!) году книга “Материализм и эмпириокритицизм” пролила свет на смысл происходившей тогда революции в физике, указав на не понимавшийся тогда временный характер любой конкретной теории и на уточнение их со временем даже в принципиальных положениях. Поистине блажен, кто ее прочитал и понял: он избавлен от зла фундаментального методологического невежества. Понимание несводимости высшего к низшему, объектов к составляющим их элементам позволяло ученым избегать прямолинейных редукционистских решений. Непонимание неисчерпаемости познания и абсолютизация “элементарного” привели наших ведущих физиков в конце 40-х и в 50-х годах к торможению поисков структуры тогдашних элементарных частиц, а осознание этого вследствие чтения той самой книги подтолкнуло японца Сеито Сакату по его же словам [6] начать ее теоретические поиски, которые в 1959-м году привели к созданию первой работающей систематики частиц. К тому времени уже были проведены эксперименты Хофштадтера по рассеянию электронов высокой энергии на нуклонах и открыта их внутренняя неоднородность (Нобелевская премия, 1961), а в “Теории поля” издания 1962-го года Ландау и Лифшиц всё еще вполне серьезно рассуждали о точечности элементарных частиц. Так там это осталось и посейчас. И я хорошо помню, как позже, около середины 60-х, один из информированных физиков говорил мне, что вот сейчас проведут работы по замене точечности элементарных частиц на конечные, и всё решится. Я, как знающий свое место студент, конечно, промолчал, но был весьма удивлен наивной оптимистичностью уважаемого преподавателя и популяризатора физики.
То же самое непонимание неисчерпаемости мира и познания, а также условности и временности теорий заставляло и заставляет ученых, в том числе и многих советских, которые вроде бы должны были быть грамотными в этом отношении, отстаивать копенгагенское представление о полноте и окончательности квантовой теории [7]. (Впрочем, пока нет никаких данных, противоречащих ей.)
В философии выделю четыре важнейшие, связанные между собой, но всё же относительно самостоятельные темы, которые порождали вопросы и споры, начиная от античности, и которые получили определенное разрешение, причем не сразу, одномоментно, а постепенно, в результате упорной работы, под воздействием и в результате исторического роста знаний, разрешение, которое также в свою очередь явилось общезначимым научным достижением.
1) материализм и идеализм;
2) природа объектов, вещей: Демокрит и Платон, материалисты и Беркли;
3) диалектика и “метафизика” (по Гегелю), редукционизм;
4) критерий истины.
Первоначально, до некоторого достаточно культурного уровня, разумеется, не могло и быть четкой мысли о всё созидающем духе, мысли, идее. Можно было представлять только реальные (материальные) объекты. Даже суеверные страхи могли представляться как опасности от каких-то неведомых материальных объектов.
В древнегреческой мысли произошло четкое, осознанное разделение на материальное и идеальное. Демокрит полагал, что существуют только атомы и пустота, а остальное - только во мнении. Соответственно, существовало и мнение - идеальное, ну и если продолжить, также идеальные, существующие во мнениях людей, картины объектов, образы внешнего мира, о чем и говорил Демокрит.
Платон в анализе обратил внимание на одну тонкость. Основанием этого было существование общих свойств, понятий, классов вещей. Например, почему та и другая чаши, сильно различающиеся, называются одним именем? Откуда появляется эта “чашность”. Простоватый Диоген видел чаши, но не видел чашности, что более изощренный Платон объяснял нетренированностью его ума. Вопрос Платоном был поставлен совершенно правильно. Но решен неверно: он предположил исходное существование идей объектов (эйдосов), реальным воплощением которых являются объекты. У идеалистов эта мысль продержалась вплоть до Лейбница.
Сейчас нелегко понять, как можно было предпочесть фантастическую по сложности и умозрительности картину материальной реализации идей при очевидной совершенно обычной материальности вещей и их производстве из материальных же материалов. Лучше бы просто сказать: не знаю.
Мысль Демокрита была более реалистична и верна, за исключением представления о конечной природе материального первоисточника - атомов. И она не запрещала получить ответ на вопрос Платона о классах однородных объектов. В материалистической линии еще в античности есть намек на возможный механизм порождения “во мнении” однородных, хотя и различающихся объектов. Это замечание Лукреция в его поэме “О природе вещей” о том, что мы не различаем лапок комара
по отдельности. Ведь это означает некоторую неточность, относительную устойчивость ощущений, которая приводит к возможности обобщений и отнесению различающихся объектов к некоторым классам. Это же позволяет людям понимать друг друга (пересечение областей понимания) и дает возможность существовать теориям и с некоторой вероятностью предсказывать будущие состояния.В новое время Беркли также защищал идеализм в связи с вопросом об объектах. И так же ошибочно. Он совершенно правильно показывает и доказывает, что в бесконечно делимой материи у объектов не может быть границ, исключая всю материю в целом. И заключает: следовательно, “если даже допустить вполне несомненное существование материи, то сами материалисты будут вынуждены на основании своих собственных принципов признать, что ни единичные ощущаемые тела (отдельные объекты, которые могут восприниматься. - В.Г.), ни что-либо подобное им не могут существовать вне духа. Материя, говорю я, и каждая ее часть, согласно их принципам, бесконечны и бесформенны, и лишь действием духа образуется все то разнообразие тел, которое составляет видимый мир, причем каждое из них существует, пока воспринимается.” [8]
Во-первых, если бы он обратил внимание на указанное выше высказывание Демокрита, то мог бы догадаться, что дух в данном случае вполне мог бы быть не божественным, а человеческим, тогда объекты оказывались бы лишь человеческими отражениями несколько иной (неидеальной) реальности.
Но нет, он считал, что для материализма объекты должны быть действительно существующими сами по себе именно как отдельные самостоятельные отграниченные образования. Так что, во-вторых, он фактически представлял здесь неисчерпаемую материю составленной из отдельных предметов. То есть он представлял, что в материализме реальность должна состоять из предметов, а не просто из материи. Однако для материализма достаточно уже первичности материального и вторичности идеального, не более того.
Кстати, на примере двух этих ошибок сторонников идеализма можно видеть совершенную бессмыслицу принципа фальсифицируемости как критерия научности. По нему получается, что чем ошибочнее вывод, тем он научнее. Очень умно!
Автору этой заметки удалось в прошлой работе с трудностями согласования термодинамики с механикой выя
cнить, что они возникали по той причине, что их сопоставляли в предположении, что они существуют на одном уровне, в одной сфере существования [9]. Явно или неявно предполагалось, что, скажем, если механические частицы существуют, то термодинамика также обязательно существует на том же уровне. Но оказалось, что термодинамика в данном случае существует на более высоком уровне, только в представлении субъекта как отражение некоторых результатов определенной специфической деятельности с частицами. Совершенно явно обнаружился деятельностный двухфакторный механизм формирования объектов в отражении. Они образуются1) материалом, с которым действует субъект, и
2) целью, способом и средствами деятельности.
Даже простое созерцание из-за порога чувствительности незеркально отражает реальность и формирует границы в картине отражения, например, “облака”. Или ограниченность времени наблюдения над газом в сосуде порождает представление о необратимом его разбегании по сосуду, что термодинамика утверждает как абсолютный закон, впрямую не совместимый с механикой. Что уж говорить о деятельности, совершаемой с целью. Так, цель использования энергии частиц газа для совершения нужной субъекту работы сразу же порождает задачу управления для этой цели частицами и разделение энергии по качеству на полезно использованную и потерянную для этой цели и понятие коэффициента полезного действия. Без субъекта таких аспектов в материале и происходящем нет.
Парадоксальные, нерешаемые проблемы обоснования термодинамики возникали именно из-за неправильных, недиалектических, редукционистских представлений о связи теорий двух разных уровней, как будто сами частицы порождают термодинамику.
Такова принципиальная схема развития представления об объектах: об их элементах и механизме формирования. Ясно видно, что развитие имело систематический, целеустремленный характер, развивало частные стороны вопроса и в конечном счете синтезировало наилучшие решения. Развитие включало как собственно философские находки, так и соответствующие обобщения развивающихся естественнонаучных знаний. Так что в этой части философским знаниям никак нельзя отказать в научности. Даже если бы вопрос был менее завершенным, уже с самой постановки все равно он являлся бы достойным научного интереса и исследования именно в общефилософском плане, причем решение, естественно, должно было соответствовать реальности, а не субъективным пожеланиям философов. Последнее не у всех получалось, но от этого философский вопрос не становился ненаучным. И философы, как ни свободно они собирались бы философствовать, должны всегда думать, правильны ли их мысли или неправильны.
Перейдем к выяснению критерия истинности представлений о мире.
Сразу обратимся к лучшему методу выяснения проблемы - к диалектическому. Он лучший в отличие от позитивизма и прочих обрывочных и формалистических методов. Стоит отметить, что Владимир Соловьев, сравнивая позитивизм О.Конта и диалектику Гегеля, оценил первый как бессвязный, а второй как повисшую в воздухе абстракцию со всей своей связностью и цельностью [10]. Но диалектический материализм заполнил это пустоту великолепной формы.
Большинство дневнеевропейских философов и тем более натурфилософов считали объективное познание мира возможным. Обратим внимание на тогдашние сомнения в возможностях познания и даже полные их отрицания. Секст Эмпирик, продолжатель дела Пиррона, написал большое количество разных конкретных примеров и доказательств невозможности доказать какие-либо утверждения о реальности. По любому предложению через несколько строчек все заканчиваются утверждением, что точно это доказать невозможно. Что, конечно, не вызывает сомнений. Однако больше десяти строк у него трудно прочитать из-за нарастающей досады - как человек не видит, что доказывает бессмысленность любой целенаправленной деятельности при том, что сам-то не всегда ждет у моря погоды. Например, когда проголодается, не особенно опасается подавиться едой или проглотить ложку. То есть его теоретические построения не увязаны с реальностью, не соответствуют и не отражают относительно успешной деятельности на основании опытных знаний, а абсолютизируют неудачи и сомнения, доводят их до абсурда. И сейчас есть такие же безумные и смешные скептики, которые свою логику предпочитают реальности. В теории, разумеется. В реальности они обычно жизнерадостны и твердо ходят по земле.
Почему они думают, что можно поступать и делать выводы только по совершенно строго доказанным положениям? Возможно, это было бы хорошо, если было бы возможно. Но почему вся мысль направляется в эту строго требуемую точку? Почему вместо недостижимого абсолюта не удовлетворяться хотя бы приблизительной его окрестностью? Скептики снова могут сказать, что и попадание в окрестность тоже недоказуемо. Конечно, нельзя строго доказать обязательность попадания в любую, даже большую конкретную окрестность. Но тут уж следует просто изучать, часто ли мы получаем или не получаем удовлетворительный результат и при каких обстоятельствах, и делать соответствующие выводы и заключения. В этом и заключается результативное познание и научение.
Мы не должны предписывать те или иные правила природе, а должны их изучать, чтобы найти наилучший критерий, который возможен при ее и наших свойствах. Таким образом, критерий правильности не должен быть чисто надуманным из каких-то формально-логических требований, а должен быть увиден из практической деятельности и практического познания. Если он не может быть стопроцентно точным и достоверным, то как добиваться наиболее обоснованного и вероятного? Все же практически бесспорно, что вероятности разных явлений неодинаковы, например - вероятность существования органических веществ на Марсе и на Солнце. И мы реально действуем на основе постоянных оценок вероятностей событий, часто считая наступление части из них практически обязательными.
Но всё же большинство мыслителей явно или неявно полагали познание возможным. Пропустим агностиков, которые понятны как отчасти софисты, отчасти абсолютизаторы трудностей познания. Перейдем к критериям истины диалектиков и метафизиков (опять же по гегелевской терминологии).
У метафизиков, то есть у формалистов-недиалектиков, помимо позитивистско-прагматического критерия полезности было только два широко афишировавшихся критерия. Первый, еще более или менее разумный, но упрощенный по сравнению с необходимым научным, - это простая проверка фактом, экспериментом. Это правило всегда лежит на поверхности, в значительной части верно и составляет элемент основы критерия истины, но не максимально полно и верно. Без факта и эксперимента вообще нет критерия истины и нет познания реальности. В большом числе случаев в рутинной работе такой проверки бывает достаточно. Однако, во-первых, факт или результат эксперимента не существует без интерпретации. Это хорошо известно. Он сам понимается в некоторой системе представлений, которая может быть дефектной и уж во всяком случае никогда не полна. И теория может строиться не точно по фактам, а приближенно, иногда даже уточняя факт. То есть простой факт - это еще не высшая инстанция. Этот недостаток критерия был понят еще самими верификационистами (не говоря уж об очевидности его для диалектиков), которые полагали критерий правильности только в свидетельстве факта. Что факт говорит, то и правильно.
После осознания этой слабости критерия верификации у метафизиков наступило уныние. У большой части из них его снял Поппер своим фальсификационизмом. Простые люди встретили его с восторгом и вдохновением. Еще бы! Если есть положительные свидетельства, то еще неизвестно, из какого фактора они происходят, возможны ошибки. А вот отрицательный пример якобы абсолютен, его нельзя игнорировать и отвергнуть!
Логика фальсификационизма проста: если против выдвинутой идеи, теории, модели можно выдвинуть контр-идею, как-либо по-иному объясняющую соответствующие факты, то первая идея объявляется достойной относиться к классу научных: фактически просто потому, что о ней вообще можно поговорить с сомнением, подвергнуть исследованию. Если нельзя, то она ненаучна.
Во-первых, по-видимому, в неисчерпаемом мире нельзя выдвинуть более или менее подходящей альтернативы только к полноценному бреду сумасшедшего. Так что практически все теории должны быть отнесены к научным, даже многие действительно сумасшедшие.
Во-вторых, этот критерий ничего конкретного не говорит о правильности теории, так что за неимением лучшего - положительного - вопрос об истинности знания повисает в воздухе вообще навечно.
В-третьих, этот критерий никак не использует один из основополагающих, обязательных приемов научного познания (о котором именно из-за его естественной неотделимой включенности люди редко вспоминают) - принцип бритвы Оккама. Поэтому фальсификационизм и сам ни в какой мере - с нашей реалистической точки зрения - не является научным. И доверчивая радость у множества ученых по случаю его появления и существования лишь свидетельствует об их низкой методологической квалификации. Смешно читать, как некоторые (в основном западные) “применяют” его для доказательства правильности своих выводов в каких-то работах.
(Да и весьма сомнительно, что в опровержениях можно ограничиваться только мысленными контробъяснениями, не обращаясь хотя бы к мысленным опытам. То есть всё же где-то нужен, хотя бы и мыслимый, но эксперимент. Но как верить эксперименту, если верификация опровергнута? Что, кстати, означает, что она научна!? Вот какой получается клубок формалистических нелепостей.)
Общим моментом у метафизиков, как у верификаторов, так и фальсификаторов, является представление о возможности и попытка одним махом, средством, приемом, способом, одношагово, как силлогизм Буратино в первый день рождения, достоверно отделить правильное от неправильного, истину от ошибки. А это в общем трудный и не всегда приводящий к успеху процесс. Плохую услугу реальному познанию оказывает некритически переносимый на реальность как образцовый пример формальной математической строгости доказательств, которые в реальной жизни невозможны. В итоге сообщество, не принимающее диалектического подхода, вынуждено оставаться без развитого критерия истины. И нельзя сказать, что оба указанных критерия метафизиков дефектны одинаково. Уж лучше бы оно оставалось при верификационизме. На одних отрицаниях знаний не построить. Фальсификационизм же только замутняет методологию, фокуснической фразой сбивает ее с положительного пути. Это яркий показатель полной несостоятельности, тупика либеральной философии.
В диалектическом же методе простой опыт заменяется всей общественно-исторической практикой человечества, сконцентрированной в научных знаниях. Логика движения познания также диалектическая. Эта логика, записал Ленин у Гегеля,
“похожа на грамматику тем, что для начинающего это - одно, для знающего язык (и языки) и дух языка, - другое. “Она есть одно для того, кто только приступает к ней и вообще к наукам, и нечто другое для того, кто возвращается к ней от них”… логическое лишь тогда получает свою истинную оценку, когда оно является итогом опыта наук; оно представляется тогда духу общей истиной, стоящей не наряду с прочими предметами и реальностями как отдельное знание (вроде электричества по отношению к термодинамике.-В.Г.), но как существенное содержание всех иных знаний” [11], то есть концентрированное знание по данному вопросу и по связанным с ним, а также по общим принципам связи вещей.Общественно историческая практика - это ведь тоже опыт, только гораздо более широкий, максимально широкий, обработанный, проверенный и проанализированный, экстрактом которого является накопленное научное знание.
Здесь принципиально учитывается и практическая деятельность, поскольку именно в производстве реально и массово проверяется результатами истинность используемых знаний. Об этом подробно написал Энгельс в “Анти-Дюринге”.
Вообще по Гегелю именно анализ возникновения и развития объекта позволяет в максимальной степени понять его сущность. Так, именно историческое рассмотрение возникновения суеверий и развитие их в религии соответственно историческому развитию человечества доказывает, что для их появления не было необходимости в каком-либо боговдохновении и вообще в существовании бога. Появление религии было совершенно неизбежным ложным ответвлением человеческого познания.
Итак, опытом, который берется для построения теории или модели реальности, оказывается всё предыдущее знание, выраженное в прежних теориях и представлениях, и новые данные. Теория или модель должна согласованно быть встроенной в общее знание. Противоречий с таким “опытом” с большой буквы не должно быть
. Старые знания и новые данные должны быть увязаны в новое согласованное знание, возможно - с коррекцией старых представлений. Пояснить это можно следующим примером. Спрашивается, что ищет следователь по какому-то делу? Что он желал бы получить в результате расследования? Ответ: не отдельные разбросанные факты, а ясную картину произошедшего. С чего началось, как происходило и чем кончилось. Тогда можно будет ответить на любой относящийся к делу вопрос. Так же и в научном исследовании наилучшая ясность возникает при видении полной, непротиворечивой картины происхождения вопроса и процесса его разрешения. Таким образом, доказательством правильности представления является приведение его к очевидности во всей картине знания [12].Конечно, совершенно полного и достоверного знания нельзя получить. И не всё в человеческом знании должно понадобиться для решения частного вопроса. Но указанный метод дает возможность построения наиболее адекватных моделей реальности. И выводы о правильности или ошибочности некоторых представлений, например, о религии как ложной ветви познания, могут быть более достоверны и надежны, чем даже ожидания восхода солнца завтра. Вообще же “панический страх заблуждений означает смерть для прогресса
, а любовь к истине - его гарантию.” [4, с. 350]Из приведенной кратчайшей схемы ясно видно, что несомненно философские вопросы потребовали основательного систематического труда, который постепенно привел к некоторой относительно завершенной системе знаний. Эту систему надо изучать для успешной работы в конкретных частных областях знаний. То есть по крайней мере какая-то часть философии является вполне полноценной наукой, как и другие науки о реальности. Незнание или непринятие ее оборачивается тяжелыми потерями. “Философия часто считается формальным, бессодержательным знанием, и нет надлежащего понимания того, что все, что в каком-нибудь знании и в какой-нибудь науке считается истиной и по содержанию, может быть достойно этого имени только тогда, когда оно порождено философией: что другие науки, сколько бы они ни пытались рассуждать, не обращаясь к философии, они без нее не могут обладать ни жизнью, ни духом, ни истиной.” [13].
Из всех современных примеров конкретной физики наиболее яркий пример катастрофического влияния ложной философии - это отказ от разработанной сто лет назад Смолуховским интерпретации термодинамической необратимости как впечатления наблюдателя (который не может достаточно долго наблюдать многочастичную систему). Ошибочны
1) оценка деятельностного подхода к механизму формирования объектов в отражении как субъективизма;
2) отказ его принять именно на основе апелляции к материализму, однако вульгарному, объективистскому, с редукционистским представлением о связи разных уровней;
3) представление, что “…связывание физических законов со свойствами наблюдателя, разумеется, совершенно недопустимо” [14], как будто видимые нами закономерности безусловны и зеркальны и, следовательно, абсолютны.
Редукционизм приводил и к парадоксам Гиббса в термодинамике. Из-за него же не был проведен анализ смысла работы с тепловой машиной, так что ее коэффициент полезного действия не был понят как результат специфического управления (контроля) субъектом движением частиц ради получения пользы для себя, что приводило к разделению энергии на полезную и бесполезную, чего не было бы без субъекта. Из-за этого не было обнаружено, что этот контроль характеризуется ненулевой неточностью, имеющей размерность действия, логарифм которой и есть энтропия [15]. Аналогично в квантовой механике также строились только прямолинейные редукционистские схемы связи квантовых наблюдаемых и скрытых субквантовых параметров, в том числе и при доказательстве теоремы Белла.
Одним из оснований отказа философии в научности является ее практическая зависимость от характеров разных авторов, которые якобы свободны в своих построениях. Но неодинаковые взгляды на свои задачи бывают и у представителей других наук о реальности, в том числе и физики. Возможность этого возникает из-за невозможности формального доказательства в условиях неисчерпаемой реальности, тем более в обратных задачах поиска адекватной модели для реальности как образца. Например, известны продолжительные дискуссии о классической или квантовой природе парадоксов Гиббса в статистической физике без окончательного взаимного согласия, о природе необратимости, о скрытых параметрах в квантовой механике, об общей теории относительности. Немногие четко осознают главную причину несостоятельности астрологии - явную и бесспорную невозможность предсказывать тонкие события малым числом параметров, к тому же совершенно посторонних. Даже сейчас делаются попытки послать на спутники для пробы движки без реактивной струи, что противоречит механике Ньютона. Могут сказать, что это лжеученые. Ну и в философии полно лжеученых. Это не делает философию ненаучной. Это делает соответствующие “работы” антинаучными.
Еще доводом против признания философии наукой, а скорее искусством, которому нельзя систематически научиться, можно выдвинуть трудность освоения философских понятий и духа, идеи в первую очередь диалектики, чему свидетельство ее непонимания вроде бы знакомыми с ней, к примеру, Поппером и Фейерабендом. Однако хорошо известно, что не часто математики понимают физику с ее неформальными шагами при получении решений, моделей, теорий, а также выводов об их правильности или неправильности. Фейнман специально предостерегал против склонности понимать физику как математику. В докладе на конференции, посвященной 100-летию со дня рождения А.Н.Колмогорова, академик В.И.Арнольд рассказал, что первую свою статью молодой Колмогоров написал по статистической обработке результатов раскопок, но ему сказали, что в истории на каждое утверждение требуется не менее пяти доказательств, после чего он оставил эту науку в покое. Не всё так просто в науках о реальности, как некоторые себе представляют.
Философия как наука не является идеологией постольку, поскольку в ней единственный критерий - правильность, истина. Другое дело, что философская истина может оказываться противоречащей чьим-то интересам. Но она не может противоречить интересам человеческого будущего, поскольку для успешной деятельности нужно наиболее полное знание объективного состояния вещей.
В общем, если философы работают над вопросами с целью получения на них более или менее правильного ответа, соответствующего истинному положению вещей, то они должны будут действовать систематически, учитывая историю вопроса и иные знания. Если же нет, если их мысли совершенно свободны, ничему не соответствуют помимо их временной склонности, если они не от мира сего, то такую деятельность, перефразируя Резерфорда, вместо философствования можно назвать собиранием почтовых марок. Ибо, как указал Гегель, “философствование без системы не может иметь в себе ничего научного; помимо того что такое философствование само по себе выражает только субъективное умонастроение, оно еще и случайно по своему содержанию. Всякое содержание получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное предположение или субъективная уверенность.” [16] Вообще “наука умрет, если она не вылечится от яда субъективизма, если ее законным научным основанием будет считаться принцип “мнения”” (цит. по [17]).
ЛИТЕРАТУРА
[1] А.Л.Никифоров. Является ли философия наукой? // Философские науки, 1989, №6.
[2] Философия: Учебник / Под ред. О.А. Митрошенкова. - М.: Гардарики, 2004.
[3] Губин В.Б. Плюрализм как методологическая шизофрения / В сб. Губин В.Б. О методологии лженауки. - М.: ПАИМС. 2004.
C. 163-171. (http://gubin.narod.ru/MLG-6.HTM)[4] Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. - М.: Прогресс. 1990.
[5] Гегель. Лекции по истории философии. Кн. 1. СПб., 1994. С. 67.
[6] Саката С. Новые представления об элементарных частицах // Вопросы философии, 1962. № 6. С. 129-140.
[7] Ахиезер А.И., Половин Р.В. Почему невозможно ввести в квантовую механику скрытые параметры? // УФН, 1972. Т. 107. Вып. 2. С. 463-479.
[8] Беркли Дж. Сочинения. - М.: Мысль, 1978. С. 192.
[9] Губин В.Б. Физические модели и реальность. Проблема согласования термодинамики и механики. - Алматы: МГП “Демеу” при изд-ве “Рауан” Министерства печати и массовой информации Республики Казахстан, 1993. (
http://gubin.narod.ru/BOOK-93.HTM)[10] Соловьев В.С. Вера как основание науки. (
http://www.rodon.org/svs/vkon.htm)[11] Ленин В.И. Философские тетради. Конспект книги Гегеля “Наука логики”. Введение: Общее пониятие логики. ПСС5, т. 29. - Москва. 1973. С. 90-91.
[12] Губин В.Б. О приведении к очевидности как доказательстве в реальности // Философские науки, 2002, № 3, стр. 144-157; № 4, стр. 141-148; № 5, стр. 151-157. (
http://gubin.narod.ru/FMM-14-1.HTM и http://gubin.narod.ru/FMM-14-2.HTM)[13] Гегель. “Феноменология духа”.
[14] Ландау Л.Д., Лифшиц Е.М. Статистическая физика. - М.: Наука, 1976, стр., 47-48).
[15]
Губин В.Б. Энтропия как характеристика управляющих действий // Журнал физической химии. 1980. Т. 54. Вып. 6. С. 1529-1536. (http://gubin.narod.ru/FMM-02.HTM)[16] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. - М. 1974. С. 100.
[17] Климентьев В. (
http://wklim.ru/gegel-o-filosofii-v-gimnazii-uchebnyiy-predmet-i-samoobrazovanie-duha/)--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ББК 87.2+87.3
Г 93
|
Губин В.Б. Философия как наука. - М.: РУДН, 2009. - 25 с. |
ISBN 978-5-209-03386-8
Статья представляет собой доказательство научности философии
Сайт со статьями автора и книгами “Физические модели
http://gubin.narod.ru
Просьба присылать отзывы и замечания на адреса электронной почты
:| ISBN 978-5-209-03386-8 | ББК 87.2+87.3 |
© Губин
В.Б., 2009Валерий Борисович Губин
ФИЛОСОФИЯИздание подготовлено в авторской
редакции
(Реально - отпечатано с авторского
оригинал-макета)
Подписано в печать 19.01.2009 г. Формат
60х84/16.
Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура
Таймс.
Усл. печ. л. 1,63. Тираж 200 экз. Заказ 22.
Российский университет дружбы народов
117923
Типография ИПК РУДН
117923