В.Б.Губин. О методологии лженауки. - М.: ПАИМС. 2004.

АНТИ-“ДАО ФИЗИКИ”

Введение. Ветер с Востока.

В последние полтора десятка лет в научной и научно-популярной литературе всё чаще стали появляться высказывания о какой-то близости к науке восточных учений, о недостаточности и ущербности (западно)европейской науки и вообще западноевропейского подхода к познанию, об особых свойствах специфических познавательных технологий, наработанных за тысячелетия в Индии, Китае и прилегающих к ним районах, о глубоких знаниях о мироздании восточных мудрецов и древних писаний. Конечно, и раньше мы слышали об увлечениях некоторых известных западных ученых древнеиндийской литературой и философией, например - Р.Опенгеймера. Но всё же это не касалось практической, массовой научной и научно-популярной литературы. Однако с легкой руки И.Р.Пригожина, а также, возможно, твердой, Стенгерс, мы познакомились в ней с понятиями Ян и Инь. А затем и у нас, в трудах С.П.Курдюмова и Е.Н.Князевой, а позже и других, стали раздаваться похвалы этим двум противоположным, но взаимодополняющим сущностям вещей.

Особенно повезло в этом отношении синергетике, а точнее - неконкретным разговорам о ней применительно к областям, ей как раз и не очень свойственным. Это хорошо видно по сборникам статей наших (в основном московских) авторов, содержащим в названии слово “синергетика” или “синергетический” (см. ссылки и критику в [1,2]. Там то и дело звучат, правда, отнюдь не конструктивно, а лишь задним числом, только лишь как восклицания, эти основополагающие Ян и Инь. Надо сказать, что даже предельно доброжелательное отношение к упоминанию этих сущностей, как будто похожих на привычные диалектические противоположности, не снимает впечатления какой-то наивной детскости, поскольку эти противоположности, в отличие от богатых разнообразием гегелевских, одни и те же в разных случаях и очень уж антропоморфически, по-простому, связываются с мужским и женским началами (?), как будто этот научно-теоретический продукт возник еще у собратьев Дерсу Узала как естественная экстраполяция на всё и вся важной черты их собственной жизни, - так обычно и бывало при возникновении суеверий на древних этапах развития человечества.

Более развернутое изложение преимуществ восточных учений совместно со сравнительным изложением проблем современной (ну, скажем, двадцати-тридцатилетней давности) физики дано в книге Фритьофа Капры “Дао физики” [3], вышедшей у нас в 1994 году и ставшей известной не только в околонаучных кругах. Она дается также в списках литературы для курсов по концепциям современного естествознания и культурологии [4,5], ее автор с почтением упомянут в “учебнике для высших учебных заведений” ([6], с. 549). В действительности же она представляет собой методологически совершенно беспомощное произведение, где неквалифицированно, без знания дела - передового уровня развития европейской философии и методологии, - предлагается на веру принять утверждение о глубоком смысле восточных мистицизмов и о большой познавательной продуктивности медитаций. (Для ясности будем выделять цитирование Капры курсивом). “В нашей культуре явное предпочтение отдавалось ценностям и подходам, в которых преобладало мужское начало - ЯН, и пренебрегалось его неотъемлемой женской дополняющей - ИНЬ. Мы предпочитали самоутверждение объединению, анализ - синтезу, рассудочное познание - интуитивному, науку - религии, соревнование - сотрудничеству и так далее.” - написал Капра в 1982 году в предисловии ко второму изданию ([3], с. 6). Здесь всё неверно или несправедливо или неосновательно. Во всяком случае, “мы”, как часто бывает, относится не ко всем.

В предисловии к первому изданию книги рассказано о непосредственном “первотолчке”: “Когда я сидел на берегу, в моем сознании всплыли ранее приобретенные знания; я “увидел” каскады энергии из открытого космоса, в которых с ритмической пульсацией возникали и исчезали частицы; “увидел”, как атомы различных элементов и моего собственного тела участвуют в космическом танце энергии; я почувствовал ритм этого танца и “услышал” его звучание, и в этот момент я УЗНАЛ, что это и есть танец Шивы - Владыки Танца...” (С. 9)

Первый вопрос к этому “прояснению”: здравое ли это было “видение”, разумное ли или кажущееся, а также суждение о нем? Таких кажущихся прояснений бывает очень много - как у больных людей, так и у здоровых, у последних чаще во сне или полусне. Я думаю, об этом хорошо знают психологи и психиатры, да и многие обычные исследователи и простые люди, которые как правило быстро освобождаются от этих красивых, привлекательных и соблазнительных “решений”, видя их принципиальные нестыковки с реальностью. Я мог бы привести примеры, и даже известные, несуразных “открытий”, в частности - видение решающей все проблемы “шарнирной системы координат” М.Г.Лобановским, автором “Начал геометрической физики” [7], о чем он сам вполне серьезно впоследствии рассказал (было описано в каком-то научно-популярном журнале лет 15 назад).

И где же автор увидел ритмические пульсации, танец частиц и энергии в движении реальной материи? Нет там никакой ритмичности, это чистая красивость, аллегория, более приличествующие образам романтического поэта.

И, наконец, где серьезная осторожность и критичность человека, выступающего от имени науки, желающего ее скорейшего усовершенствования и продвижения? Ее совершенно не видно. Видна же невооруженным глазом методологическая неосновательность его подхода и восторга.

Предваряя конкретный разбор книги, повторю, что в ней есть два основных тезиса: мысль о большей реалистичности восточных представлений о мире и человеке по сравнению с привычными европейскими и совет больше доверять мистицизму и заниматься медитацией для непосредственного усматривания абсолютной истины. Можно, конечно, сразу раскритиковать эти тезисы, и этого было бы достаточно для более или менее грамотных наших людей, довольно наслышанных (в отличие, вероятно, от нормальных европейцев и североамериканцев) о диалектике и знающих о невозможности одномоментного и полного познания абсолютной истины. Но это было бы для них только сообщением о главном содержании книги, которая их и без такого сообщения не заинтересовала бы - примерно как нормального физика рассуждения священника, от которых физики просто с досадой отмахнулись бы. Однако книгой Ф.Капры увлекается довольно много людей, мало знакомых как с фактическим состоянием и историей науки, так и с научной методологией и в частности с диалектикой. Для них нужен более подробный анализ отдельных пунктов книги Капры. Которые, к сожалению, при их практической по сути одинаковости, весьма многочисленны. Как обычно, общих положений немного, но их проявления почти всеобщи, так что при путанице в главном ошибки вкрадываются практически повсюду, в каждый абзац. При чтении книги я исписал удивленными и раздраженными замечаниями поля половины из трех сотен ее страниц, и это еще не означает, что на остальных всё было хорошо. Автор действительно подробно исчерпал все возможности в иллюстрации и обосновании своей позиции. С одной стороны, желательно посмотреть конкретно основную их массу, а с другой - это затруднительно технически из-за большого их объема. И вот в такой ситуации приходится выбирать нечто среднее, с сожалением опуская не менее показательные места, хотя и того же рода.

I. 1. Итак, начнем с первой главы: “Современная физика - “путь с сердцем”?” Последние слова - из “Учения дона Хуана” Кастанеды, известные писания которого к науке отношения не имеют.

Сначала автор сообщает хорошо известные нам факты: “...влияние современной физики ... выражается в пересмотре наших взглядов на Вселенную и нашего отношения к ней. Изучение мира атома и субатомного мира в двадцатом веке неожиданно ограничило область приложения идей классической механики и обусловило необходимость коренного пересмотра многих наших основных понятий.” (С. 13) Напомню, что об этом писалось еще сто лет назад в “Материализме и эмпириокритицизме” [8], причем указывалась и причина потрясения традиционных физиков: незнакомство их с диалектикой, с диалектическим материализмом, говорящим о постепенности познания, ограниченности теорий и неизбежности пересмотров конкретных представлений при сохранении самого материализма, требующего лишь признания существования материи как первичной реальности, стоящей за представляющимися нам объектами и действующей на наши чувства, но не предписывающего конкретных ее форм. И за эти годы физики уже привыкли к подобным неожиданностям, хотя и не столь многие прилично ознакомились с этим самым “диаматом”, что некоторых из них сильно подводило.

Затем он утверждает: “... Понятия современной физики зачастую обнаруживают изумительное сходство с представлениями, воплощенными в религиозных философиях Дальнего Востока.” (С. 13) И приводит в качестве свидетельства высказывания трех физиков.

““Общие законы человеческого познания, проявившиеся в открытиях атомной физики, не являются чем-то невиданным и абсолютно новым. Они существовали и в нашей культуре, занимая при этом гораздо более значительное и важное место в буддийской и индуистской философиях. То, что происходит сейчас, - подтверждение, продолжение и обновление древней мудрости.” Роберт ОППЕНГЕЙМЕР.
(Вряд ли Оппенгеймер сопоставлял ее достоинства с диаматовскими. - В.Г.)

“Мы можем найти параллель урокам теории атома в эпистемологических проблемах, с которыми уже сталкивались такие мыслители, как Лао-цзы и Будда, пытаясь осмыслить нашу роль в грандиозном спектакле бытия - роль зрителей и участников одновременно.” Нильс БОР.
(Вряд ли Бор был знаком с высказыванием еще 19-го века Энгельса в “Диалектике природы” [9]: “Мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над ней так, как кто-либо находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее. ... люди снова будут не только чувствовать, но и сознавать свое единство с природой и тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве.” - В.Г.)

“Значительный вклад японских ученых в теоретическую физику, сделанный ими после Второй мировой войны, может свидетельствовать о некоем сходстве между философией Дальнего Востока и философским содержанием квантовой теории.” Вернер ГЕЙЗЕНБЕРГ.” (С. 13)
(Во-первых, может быть “может”, а может быть и не “может”. Предположить-то можно что угодно. А непосредственно в основы квантовой механики после той войны и до времени приведенного высказывания Гейзенберга (1956 г.) внес принципиальный вклад только Томонага, однако аналогичный и даже более эффективный результат получили представители западной культуры Фейнман и Швингер. За это все трое получили нобелевскую премию. Так что о решающем влиянии какой-то особой восточной философии здесь говорить не приходится. В то же время опередивший всех (1959 г.) в построении первой практически работающей модели структуры элементарных частиц Сеито Саката рассказывал, что импульс к разработке этой схемы он получил от прочтения именно “Материализма и эмпириокритицизма”, и даже потом пошутил вполне понятным для учившихся до перестройки образом: “Нужно помнить, что, по-видимому, нейтрино так же неисчерпаем, как и атом.” [10] Что, впрочем, не впечатлило теоретиков из ФИАНа, до сих пор враждебно относящихся к диамату. - В.Г.)

Ради сбалансированности картины, нарисованной здесь Капрой, стоит добавить, что крупнейший физик и также мыслитель Эйнштейн (как впоследствии и Фейнман) никогда не скатывался до апелляции в физике и вообще в познании к восточным мудростям.

I. 2. Таким образом, ясно видно, что Капра ни в коей мере не знаком ни с развитой европейской диалектикой, ни с теорией познания диалектического материализма. Именно поэтому ему для коррекции методики в плане исправления явных недостатков метафизического (недиалектического) материализма приходится направлять взор на некоторые положения идеалистической и весьма схоластической диалектики в целом давно устаревших старинных восточных учений.

Помимо этой философской неподготовленности Капра явно отличается еще и весьма легкими представлениями о весомости доводов и доказательств, а попросту говоря - удивительной доверчивостью, с которой он принимает за истину заявления мистиков (и вообще всех, кто говорит в пользу его мнения). При этом “мистическое” восприятие Капра сближает с представлением о всеобщей связи вещей и вечном становлении, т.е. с элементами диалектики, имеющейся в различных восточных учениях, а также у Гераклита, впрочем, не употребляя самого термина “диалектика”. И в результате “...основную мысль этой книги можно ... описать так: современная физика предлагает нам тип мировосприятия, значительно напоминающий мистическое мировосприятие всех времен и традиций. ... Разница между мистицизмом Запада и Востока заключается в том, что на Западе мистические школы всегда играли побочную роль, в то время как на Востоке они были основой большинства религиозных и философских систем.” (С. 14)

Капра верно поднял одну важную проблему понимания мира человеком. Он говорит, что человек западной культуры воспринимает внешний мир “как множество отдельных вещей и событий”. (С. 18) “В отличие от западных механических воззрений, восточные мистики смотрят на все чувственно воспринимаемые предметы и явления как на различные взаимосвязанные аспекты единой высшей реальности. Наше стремление разделить мир на отдельные самостоятельные вещи ... буддисты могли бы рассматривать как иллюзию, порожденную нашим оценивающим анализирующим сознанием, и обозначить при помощи термина “АВИДЬЯ” (невежество)...” (С. 19) Можно ручаться, что Капра не знал о том, что полтора века назад один из основоположников диалектического материализма писал в первом тезисе о Фейербахе о недостаточности прежней формы материализма - метафизического: “Главный недостаток всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно.” [11] Можно было бы подумать, что этот тезис поддерживает взгляд тех самых восточных воззрений. Однако их недостатком является как их идеалистическая природа, так и недопустимая, нереалистическая абсолютизация принципиальных моментов (в данном случае абсолютизация субъективности), на что Капра не обращает критического внимания. И эти недостатки, густо сдобренные схоластикой (непроверенностью практикой, необоснованной надуманностью, искусственностью построений, в том числе чрезмерными аналогиями и экстраполяциями), вообще неизбежной на зачаточно-научном уровне познания природы, рождает уродливые нереалистические концепции, приемлемые на первый, поверхностный взгляд, но не пригодные для руководства в развитой науке.

Вот и Капра шаг за шагом неосторожно приближается к основанию своего ошибочного взгляда: “...школы восточного мистицизма ... подчеркивают принципиальную целостность Вселенной... Высочайшая цель их (индуистов, буддистов, даосов) - осознание единства и взаимосвязи всех вещей, преодоление ощущения своей изолированной индивидуальности и слияние с высшей реальностью.” (С. 19)

Капра, вместе со многими последователями восточных учений недиалектически доводя до абсурда идеи восточных философий, приближается к представлению об абсолютной связи вещей, полной их несамостоятельности. А в наиболее авторитетных течениях господствовало именно представление об абсолютной относительности всех “иллюзий” ([12], с. 248). В результате он наталкивается на два связанных препятствия. Нормальная диалектика утверждает лишь относительную самостоятельность вещей. При абсолютной же их несамостоятельности они никак не обнаруживались бы без всего остального, не наблюдались бы. И мы сами не могли бы никаким образом и ни в какой мере выделяться из среды. Само по себе ощущение, даже если оно нам кажется, есть состояние относительно выделенной части материи. При этом исчерпывающая связь с остальным материальным миром теряется. Реакция ощущения на внешний мир, а именно в сфере ощущений мы и живем, есть упрощение неисчерпаемо сложных воздействий внешнего мира. И именно это упрощение выделяет нас из всего остального мира. В такой ситуации полное “слияние с высшей реальностью”, исчерпывающее чувствование всего мира, для живого, чувствующего существа, во-первых, невозможно, а во-вторых - означало бы исчезновение этого упрощения, т.е. ощущения. Другими словами, означало бы смерть. Ощущение и полнота отражения несовместимы.

В некоторых восточных представлениях полагается специальной, в том числе медитативной практикой достигать “слияния” и навсегда останавливать “страдание” путем остановки движения дхарм - как бы атомов качеств и чувств. Обычная смерть - рассоединение конкретных дхарм - не останавливала бы образования в будущем других существ (реинкарнаций). Однако эта остановка, разумеется, нереалистична. При всеобщей связи вещей потребовалось бы остановить вообще всё движение, чего до сих пор не наблюдалось ни у каких будд, не говоря уж о смехотворности такой попытки в глазах нормальных ученых.

Ниже Капра цитирует и пишет: ““Входя в чистейшее САМАДХИ, обретаешь проницательнейшее прозрение, позволяющее осознать абсолютное единство Вселенной.”” (С. 109) “В обычной жизни мы не осознаем этого единства, разделяя мир на самостоятельные предметы и события. Безусловно, это разделение помогает нам иметь дело с нашим повседневным окружением, не являясь, тем не менее, фундаментальным свойством действительности.” (С. 108) Однако это отрицание фундаментальности, поставленное здесь как абсолютное отрицание, как утверждение всеобщей тождественности, явно чрезмерно. Ведь тогда нашей “иллюзии” предметов и каких-либо изменений не на чем было бы возникать, и наше “разделение” никак и ни в чем нам не помогало бы. Все же для возможности возникновения “иллюзии” и для какой-либо успешности пользования этими якобы полностью иллюзорными “разделениями” необходимы очень даже фундаментальные основания в самом реальном мире. А именно - как минимум действительная его неоднородность. И, по-видимому, не такая уж жесткая и неограниченная взаимосвязность. В противном случае любая ошибка в “иллюзии” приводила бы к катастрофе, следовательно - и любая “иллюзия” вообще, так что не было бы никаких “иллюзий” и вообще ничего, в том числе и нас самих. Таким образом, местами вроде бы диалектические “восточные” философии на самом деле диалектичны обрывочно, эклектически, разбавлены абсолютами и в целом нереалистичны. И критика с их позиций “западного” подхода с его разделением реальности на объекты и события, выяснения механизма разделения и последовательного его уточнения на основании расширяющегося опыта - неосновательна. Да и сами эти “восточные” учения широко пользуются “иллюзиями”, например реинкарнациями, дхармами, кармой, да и самим Дао, о котором вообще не имело бы смысла и невозможно было бы говорить при абсолютной неверности “иллюзий”. Впрочем, подобный тупик абсолютизации как относительности, так и различия и изменчивости европейскому подходу знаком: когда-то слишком ретивые последователи Гераклита вместо слов крутили пальцами, ибо ничто не выразимо: во-первых, его нет, во-вторых, пока говоришь, оно меняется и становится совсем-совсем другим.

I. 3. Вторая глава - “Знать и видеть” - главная в плане постановки и предложения по решению проблемы. В ней утверждается: “На протяжении истории человечества неоднократно признавалось, что человеческий ум располагает двумя способами познания, двумя типами сознания, которые часто обозначались как рациональный и интуитивный, и традиционно ассоциировались с наукой и религией.” (С. 22) Ну, мало ли кто что признавал? Например, на протяжении последних двух веков многие неоднократно и традиционно утверждали, что они - Наполеоны. Их еще почему-то, по крайней мере временно, селили в желтых домиках. Капра как-то странно представляет себе основательность доводов.

Кроме того, у него видно явное передергивание существа дела. Мы не стали бы спорить с признанием важности интуиции в познании. Но выделять ее в самостоятельный тип познания, а не в сорт догадки вероятностного характера, требующий в дальнейшем проверки и упорядочения рациональным знанием, недопустимо. Но он это делает, опираясь всего лишь на то, что мы не отрицаем вообще важности интуиции в познании.

“На Западе интуитивный, религиозный тип познания нередко считался менее ценным, чем рациональный, научный тип познания, в то время как на Востоке было распространено противоположное мнение.” (С. 22) И опять же: мало ли кем что считалось? Капра, выступая в книге как ученый, должен был и говорить от лица науки, а она отрицает религию. Но он говорит, как будто ставит на один уровень, в один ряд, как равные истину и заблуждения. Кроме того, как-то досадно становится от его настоятельного связывания интуиции с религией. Фактически получается, что он неявно старается связать, отождествить интуицию с мистикой, что для ученых совершенно неприемлемо. Ученые знают об интуиции, но ничего мистического, сверхчувственного, сверхъестественного в ней не видят. Так, математик и мыслитель Пуанкаре писал: “...недостаточно одной логики; ... наука доказывать не есть еще вся наука и ... интуиция должна сохранить свою роль как дополнение - я сказал бы, как противовес или как противоядие логики ([13], с. 165). ... логика и интуиция играют каждая свою необходимую роль. Обе они неизбежны. Логика, которая одна может дать достоверность, есть орудие доказательства; интуиция есть орудие изобретательства.” ([13], с. 167)

Затем Капра переходит к конкретному объяснению дефектности обычного научного познания.

“Рациональное знание ... относится к области интеллекта, функция которого - различать, разделять, сравнивать, измерять и распределять по категориям. (Замечу, что все эти функции свойственны ощущению, без которого человек как нечто, отличное от просто материи, не существует, см., напр., ([14], глава 4). Соответственно, без подобных действий человек вообще не может обойтись. - В.Г.) Так возникает мир интеллектуальных разграничений, мир противоположностей, не существующих друг без друга...

Уязвимое место данного подхода - абстрагирование, поскольку для того, чтобы сравнивать и классифицировать огромное количество различных форм, структур и явлений, мы не можем использовать все их характеристики, и должны выбирать несколько наиболее важных. (Тут немедленно вспоминается поучение Ленина выбирать главное звено в цепи причин, событий и обстоятельств, поскольку всех причин и обстоятельств ухватить невозможно. Так что выделение только самого важного - вещь отнюдь не новая. Во-вторых, ведь это “абстрагирование” неизбежно начинается еще на этапе ощущения, которое уже есть упрощение, огрубление, выбор главного в каком-то отношении, установление границ и, соответственно, структур в отражении материала, которых, таких четких, нет в самой отражаемой реальности. - В.Г.)

Однако мир ... полон разнообразия и отклонений от норм. В нем нет абсолютно прямых линий и правильных форм. ... Понятно, что при помощи системы абстрактных понятий полностью такой мир описать нельзя, так же, как нельзя покрыть сферическую поверхность Земли плоскими картами. Мы можем надеяться лишь на приблизительное представление о реальности, и поэтому рациональное познание изначально ограничено в своих возможностях.” (С. 23-24) Здесь уместны два замечания.

1) Можно подумать, что автор старается своими словами кратко изложить часть содержания “Материализма и эмпириокритицизма”, касающуюся невозможности точно отразить в теориях (и вообще в познании) абсолютную истину, так что приходится довольствоваться лишь относительной.

2) Однако Капра проходит мимо факта, что возможности всё более точно отразить реальность и приблизиться к абсолютной истине априорно не ограничены. Так, он откровенно опускает очевидный факт, что усложнением “абстрактных” конструкций из идеальных элементов в принципе можно сколь угодно точно приближать их к желаемой картине, скажем, как в случае аппроксимации функции удлинением ряда по базисным функциям или путем уменьшения отрезков при подсчете длины кривой линии, на чем вообще и основано интегрирование. И упоминаемую им поверхность Земли в принципе можно сколь угодно точно отобразить набором плоских картинок. Кстати, он сам не заметил, как без особых потерь для смысла и существа дела воспользовался термином “сферическая” для указания формы Земли, хотя она, конечно, в строгом смысле слова сферической не является. И ничего страшного не произошло: все поняли, что он хотел сказать, и полностью удовлетворены. Такая допустимость человеком и всем ощущающим неабсолютной точности получаемых результатов, выражения или описания реальности также есть важный фактор [14,15], которого он не учитывает при оценке “западного”, научного, рационального способа познания как в принципе дефектного. Таким образом, его утверждение об изначальной ограниченности рационального познания не может так уж впрямую относиться к адекватной оценке процесса познания.

Итак, “рациональное познание ... свойственно науке, которая измеряет, оценивает, классифицирует и анализирует. Современные ученые, особенно физики, уже сознают ограниченность всех знаний, приобретенных при помощи этих методов ... На Западе семантик Альфред Корзыбский высказал ... то же самое положение: “Карта не есть местность.”” (С. 24) Но что нам семантик, ориентирующийся в отражении реальности так же не обязательно, как и формальный математик? Важно, что это известно и многим физикам. Например, Бриллюэн писал еще раньше: “Физические модели отличаются от мира так же, как географическая карта от поверхности земли” ([16 ], стр. 87). Здесь мне что-то всё вспоминаются аналогичные случаи ссылок на авторитеты, но совершенно не в потребных областях. Так, в вопросе о необходимости согласования термодинамики с механикой А.Д.Суханов недавно почему-то апеллировал к математику: “...многие математики, например, Б.Мандельброт, высказывались в том смысле, что ... полное обоснование термодинамики из динамики ... никому не нужно.” ([17]) Это странно. Какой вес могут иметь мнения математиков в вопросе об отражении природы в теориях? Разве они работают с природой и имеют свое математическое мнение о проблеме единстве мира?

Ниже автор снова рассуждает о неточности научного метода. “Научный метод абстрагирования очень продуктивен и полезен, но за его использование нужно платить. По мере того, как мы все точнее определяем нашу систему понятий и делаем более строгими правила сопоставлений, она все больше отдаляется от реального мира.” (С. 28-29) Это заключение ниоткуда не следует. Система понятий есть система понятий, которую можно применять, когда она подходит, или не применять, когда она не подходит. И вроде бы наоборот, она тем более адекватно применима, когда она лучше разработана и ясна. Иначе не было бы никакого смысла и надобности “все более точно ее определять”. Выходит, автор делает принципиальные суждения весьма вольно и некритично. “Вновь используя аналогию, предложенную Корзыбским, между картой и местностью, мы можем сказать, что обычный язык - это карта, которая, в силу присущей ей неточности, способна, до некоторой степени, повторять очертания сферической поверхности Земли. По мере того, как мы исправляем ее (по смыслу аналогии тут явно должно иметься в виду - делаем более плоской. - В.Г.), гибкость постепенно исчезает, и в математическом языке мы сталкиваемся с крайним проявлением ситуации - слишком слабые узы связывают ее с реальностью, отношение символов к нашему чувственному восприятию перестает быть очевидным.” (С. 29) Тут он смешал в кучу разные аспекты. Во-первых, вообще улучшение и совершенствование аппарата позволяет лучше смоделировать реальную ситуацию, и его аналогия с уплощением карты как следствием развития аппарата явно неверна. В данном случае развитием аппарата была бы изготовление карты из небольших плоских лоскутов, соединяемых под углами - как говорится, некомпланарно, - чтобы она лучше охватывала сферу. Во-вторых, в физике описывается не нечто чувственное, а относительно точные и общезначимые результаты приборного анализа. Так что ущерб для нее от удаления аппарата от непосредственно чувственного вполне надуман.

И теперь мы переходим к решающему шагу.

“Для большинства из нас слишком сложно постоянно помнить об ограничениях и относительности понятийного мышления. Поскольку проще иметь дело с нашими представлениями о реальности, чем с самой реальностью, мы, как правило, смешиваем одно с другим и принимаем свои символы и понятия за реальность. (Непонятно, зачем он заговорил о “нас”, когда речь идет о наилучшем познании, которое не у “нас”, обыденных людей, а у науки, которая, разумеется, должна помнить об указанной разнице, хотя бы некоторые ученые об этом и забывали, речь-то не об этой забывчивости! - В.Г.) Одна из основных целей, которую ставят перед собой мистические учения Востока, - освободить нас от смешения двух разных вещей. ... (И вот решающий шаг: - В.Г.) Восточные мистики стремятся к непосредственному восприятию действительности, превосходящему как рациональное, так и чувственное познание.” (С. 24)

Вот это интересно. Капра пишет в своей манере: кто-то там что-то считает, мистики куда-то стремятся. А доказательств и в помине нет. Стремиться-то можно, однако возможно ли этого достичь? Можно стремиться превзойти скорость света, но возможно ли это? Ну, со скоростью света еще не вполне ясно, и никогда не будет вполне ясно, если и пока не будет показана возможность. Но с абсолютным знанием, неограниченным и безусловным, не зависящим от обстоятельств, истории, средств и способов получения и выражения, - весьма ясно: оно совершенно невозможно. Откуда взял Капра эту возможность? Поверил на слово самим мистикам или их рекламщикам?

“Буддисты называют такое знание “абсолютным”, поскольку оно не опирается на разграничения, абстракции и классификации интеллекта, которые, как мы видели, всегда условны и приблизительны. Оно является, как учат нас буддисты (выделено мной. А мы им слепо верим? - В.Г.), непосредственным восприятием недифференцированной, неделимой “таковости”. Абсолютное постижение этой таковости не только лежит в основе восточного мистицизма, но также является основной характеристикой всех мистических переживаний.

Восточные мистики постоянно настаивают на том факте, что высшая реальность не может быть объектом рефлексии или передаваемого знания. (Ну, объектом-то рефлексии вся реальность может быть и даже часто бывает, но полностью отражаемой, полностью ухватываемой знанием и точно выражаемой словами, конечно, не может. - В.Г.) Она не может быть адекватно описана словами... Лао-цзы, называющий эту реальность Дао, утверждает то же самое в первой строке “Дао-дэ цзин”: “Дао, которое может быть выражено, не есть вечное Дао”. ... Этот факт... служит достаточным свидетельством невозможности передачи абсолютного знания словами.” (С. 25) (Последнее предложение, говорящее о правильном, поразительно оригинально в отношении достаточности доказательств. Можно посоветовать всем, почтительно читающим Капру, повесить это его высказывание на стенку на самое видное место. - В.Г.)

Невозможность узнать в субъективном выражении и передать абсолютное знание вполне известна “западной” науке (правда, не всем ученым, особенно следствия) - “уж слишком глубоким оно обладает логосом”! И даже с большими подробностями: читайте, например, “Материализм и эмпириокритицизм” или любой учебник по диалектическому материализму. Но Восток якобы знает другой способ познания: схватывание реальности не расклассифицированной, самой по себе.

И дальше автор переходит к описанию абсолютного знания и способа его получения.

“...Абсолютное знание - полностью неинтеллектуальное восприятие реальности; опыт, возникающий в необычном состоянии, которое можно назвать “медитативным” или мистическим.” (С. 25) “Научное исследование ... в первую очередь состоит из рационального знания и рациональной рефлексии, но не сводится к этому (верно. - В.Г.). Бесполезной была бы рациональная часть исследования, если бы за ней не стояла интуиция (и это верно: экспериментальная часть и интерпретационная погружены в неограниченный мир понимания, подчиняющийся не формальной, а диалектической логике - по словам Гегеля, существенному содержанию всех иных знаний, которое не может быть выражено полностью и формально строго. И еще об одной важной стороне интуиции - о догадке - пишет Капра: - В.Г.), которая одаривает ученых новыми открытиями и таит в себе их творческую силу. Озарения обычно приходят неожиданно и, что характерно, не в минуты напряженной работы за письменным столом... Когда напряженная умственная работа сменяется периодами релаксации, интуиция словно берет верх, и порождает кристально ясные откровения...” (с . 27)

Совершенно кристально ясно, куда он клонит: расширить (экстраполировать, отождествить) интуицию как догадку, явление неожиданного обнаружения ошибки или искомой новой конструкции, решающей довольно хорошо сформулированную проблему (причем конструкции из известных стандартных для мышления элементов), на полное, бездефектное видение реальности самой по себе. Так же кристально ясно видно, что эти вещи, которые он пытается сблизить, имеют совершенно разную природу, одна реальна, другая мифологична, так что надежд на какой-либо успех тут быть не может.

Капра мистическое прозрение, усматривание истинной реальности при медитации пытается (несколько ниже) проиллюстрировать примером озарения при понимании шутки. “Сходство между духовным прозрением и проникновением в смысл шутки должно быть хорошо знакомо людям, достигшим просветления.” (С. 33) Но понять шутку - то есть обнаружить другой, чем первоначально предполагавшийся смысл, вариант связи событий, - дело довольно простого перебора вообще-то известных и немногих элементов, подходящих ко вполне приемлемой и не слишком сложной конструкции. Увидеть же внутреннее абсолютное строение первоначально неизвестной, к тому же весьма сложной реальности, да еще не имея реальных средств - дело совсем другое. Вроде как пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что. И даже то, что ты не можешь постичь, поскольку ограничен своей природой. Ведь не холмы же и долины, которые созерцаешь, а что-то поглубже! Заодно обратим внимание на то, что шутка обычно понимается по ходу дела, т.е. озарение чаще приходит в процессе рассмотрения, а не случайно - в расслабленном состоянии. Капра тут собирался подвести к тому, что, якобы, для нахождения решения надо расстаться мыслями и разумом, ибо они мешают проницанию и просветлению.

И вот Капра подходит к финишу, к основной идее: “...в восточном мистицизме ... разные школы ... уделяют разное внимание рассудку и логике. ... даосы всегда испытывали недоверие к рассудку и логике. ... дзэн считает достоинством “отсутствие слов, отсутствие объяснений, отсутствие наставлений и отсутствие знания” в своем учении. Его последователи сосредоточены единственно на переживании просветления, и испытывают лишь косвенный интерес к истолкованию этого переживания. Знаменитое дзэнское изречение гласит: “В тот момент, когда ты заговариваешь о чем-то, ты не достигаешь цели.”” (С. 29) Вроде вырванной из поэтического контекста тютчевской глубокомысленности (поражающей дам) “Мысль изреченная есть ложь.” Никто не выгонит их из рая, созданного для них буддизмом и даосизмом!

И дальше. “Хотя остальные школы восточного мистицизма не столь категоричны, в их основе лежит непосредственный мистический опыт. ... Благодаря тому, что этот опыт служит основой всех знаний, восточные традиции характеризуются сильной эмпирической ориентацией, которая всегда подчеркивается их сторонниками.” Как дело-то поворачивается! И вольтметры-амперметры с ускорителями не нужны! Помедитируй, и истина откроется. “Например, Д.Т.Судзуки пишет о буддизме: “Личный опыт... - основа буддийской философии. В этом отношении буддизм представляет собой радикальный эмпиризм или экспериментализм...” Подчеркнем, что по контексту тут речь идет не об обычном обдумывании хотя бы даже увиденного, а не просто высосанного из пальца, а о большем: о некоем мистическом опыте, якобы устанавливающем непосредственную и исчерпывающую связь медитирующего с реальностью, даже, как можно было понять из предыдущего, не расчлененную на объекты, реальность как она есть, возможно, даже в целом! Медитирующий созерцает те холмы и долины и в некоторый момент начинает видеть, как всё (хорошо) там устроено! В противном случае даже не стоило бы и огород городить, предлагая нечто превосходящее “западный” способ познания. “Джозеф Нидэм ... подчеркивает важность эмпирического подхода даосов в своей работе “Наука и цивилизация в Китае” и утверждает, что именно это отношение к личному опыту сделало даосизм основой развития китайской науки и техники.” Возможно, что так и было, однако результаты были чудовищно плачевны - как в отношении науки, так и техники. Перевымученно-мудрое конфуцианство, позже совместно с даосизмом погрузили Китай во многовековой схоластический сон. Лу Синь в своих замечательных воспоминаниях впечатляюще рассказывает о состоянии там “науки и техники”, а также “медицины” на рубеже XIX и ХХ веков [18]. В юности он и сам пожелал было выучиться на горного инженера, но в течение долгого курса никто не узнал ничего, так что ему пришлось ехать учиться в Японию, которая раньше, в результате “революции Мэйдзи”, перешла к “западному” способу познания и технологии. А Китаю пришлось дожидаться революции Сунь Ятсена, а потом еще и коммунистической революции и гигантской научно-технической помощи СССР. Об аналогичной “успешности” “восточной” науки и техники можно сказать и в случае Индии. Поистине гора родила мышь.

Так на практике, в виде громадного многовекового застоя, “восточная” методика - при якобы целостном, но неясном, не развивающемся знании, при декларативном, неверном и невозможном одномоментном “схватывании” всего сразу, - показала свою полную несостоятельность по сравнению с западной “кумулятивной” методикой последовательного набирания и уточнения знания по частям, последовательности и прогресса в обучении и отработке производственных технологий, процессов и устройств при их неуклонном развитии.

Необходимо также отметить необычное понимание Капрой обоснованности предлагаемых выводов. В качестве доводов он использует почти лишь мнения: “как учат нас буддисты, уделяют внимание, испытывали недоверие, считает достоинством, сосредоточены на переживании просветления, испытывают интерес, Нидэм ... подчеркивает важность”. Ни одного доказательства нет.

I. 4. Посмотрим еще на их “опыт”.

“Д.Т.Судзуки пишет по этому поводу: “Важнейшее место в буддийской эпистемологии занимает видение, поскольку видение - основа знания. Знание невозможно без видения; все знание берет свое начало в видении. ... Поэтому буддийская философия категорически предписывает видеть реальность такой, какова она есть. (Хорошо сказано! - В.Г.) Созерцание есть переживание просветления” (т.е., по-видимому, правильного видения и улавливания всего. Тут Капра замечает: - В.Г.) Этот отрывок напоминает мне о Доне Хуане (персонаже К.Кастанеды. - В.Г.), маге из племени яки, который говорит: “Мое пристрастие - видеть... поскольку только посредством видения может человек знания приобретать знание.”” (С. 31) Мне он напоминает то же. Поистине доверчивость Ф.Капры не знает границ и не руководствуется ни опытом, ни разумом, ни интуицией. Ему даже не приходит в голову, как низко он опускает высокое и благородное “восточное” познание этим доброжелательным сравнением и подтверждением его “теорией” познания отсталых индейских племен.

Он дополнительно предостерегает от обычного понимания нормальным “западным” человеком “видения”: “Не следует слишком буквально воспринимать наши слова о первостепенном значении видения в мистических традициях, они имеют метафорический смысл, поскольку мистическое восприятие реальности не относится к миру чувственного восприятия. ... То, что ... хотят подчеркнуть, упоминая о созерцании, видении или наблюдении, - эмпирический характер своего знания.” (С. 31) Другими словами, они смотрят на горы и долы, медитируют и все проницают. Это и есть эксперимент. Они не высасывают знание из пальца и даже не видят по-человечески, а непосредственно проницают реальность как она есть! Вот их эмпирия, их экспериментальность и опыт.

И дальше следует невероятный и вполне смехотворный вывод: “Эмпирический подход восточной философии напоминает нам о важном значении наблюдения в науке и предполагает возможность их сравнения на этом основании. Стадия экспериментов в научном исследовании, очевидно, соответствует непосредственному прозрению восточного мистика.” (С. 31) Дешево и сердито. И уж-жасно доказательно!

Посмеемся же еще.

“Параллель между научным экспериментами и мистическими переживаниями может показаться удивительной, поскольку два этих процесса наблюдения имеют совершенно различную сущность. Физики проводят эксперименты, невозможные без согласованной работы группы специалистов и использования в высшей степени совершенного оборудования (это не обязательно, вспомним опыты Галилея. - В.Г.), в то время как мистики постигают свои истины путем интроспекции в уединенной медитации, и им ни к чему приборы. ... Сложность и эффективность технического оборудования физики уравнивается, если не превосходится, сложностью и эффективностью мистика - как в физическом, так и в умственном отношении - погруженного в глубокую медитацию.” (С. 31-32)

Разумеется, Капре, помимо уверений самих “мистиков”, не требуется каких-либо основательных свидетельств того, что медитация позволяет видеть мир как он есть. А ведь даже при их субъективной честности им очень даже может лишь казаться, что они что-то там действительно проницают, а не испытывают какое-нибудь искусственно наведенное теплое чувство, например, оптимизма, которое и принимают за прозрение, просветление. Психологи должны знать, что возникающие иногда у людей впечатления усматривания какой-то чуть ли не мистической связи между объектами или чем-то иным в мире - вещь очень даже обычная. И именно “восточная” техника отрабатывается на способность манипулировать сознанием, а эта способность при исходном незнании реальности может заставить принимать за нее что угодно. Например, за глубокую мировую истину ощущение запаха бензина, как в известном в литературе примере с “озарением” в наркотическом состоянии. Печатался у нас когда-то давно рассказ индийского автора о человеке, ради “освобождения” ушедшем от семьи на обучение истине к таким мастерам манипуляции, но случайно увидевшем со стороны, как его соученики с удовольствием жуют сухие ветки на кустах, представляя их прекрасными плодами.

Ниже (с. 106) Капра сообщает, что согласно дзен путями к просветлению могут быть любые занятия, искусства, церемонии. “Все они ... могут использоваться для подготовки слияния индивидуального сознания с высшей реальностью.” И он пишет это всерьез. Но поверить в непосредственное абсолютное действительное видение и “слияние” совершенно невозможно. Человек, поскольку он является живым, ощущающим, неизбежно упрощает воздействия на него, не может чувствовать всей неисчерпаемой реальности ни вширь, ни вглубь. Об этой черте давным-давно писал не упомянутый Капрой в его одностороннем обзоре античной науки Лукреций, отметивший как существенный методологический факт, что мы не чувствуем лапок комара по отдельности. И как ни тренируй мозги и чувства, сделать их бесконечно и исчерпывающе чувствительными невозможно, на что вроде бы претендуют мистики. Чем еще можно проницать? А если не бесконечная чувствительность и точность, то можно начинать ту же критику мистики, что и выдвинутая Капрой против “западного” подхода к науке, только уж, конечно, совершенно уничтожающую, поскольку преимущества западного - приборность, массовость, повторяемость и кумулятивность - в данном случае напрочь отсутствуют, и вообще не остается ничего здравого и рационального (что и есть на самом деле). А если уж вообще без чувств и мыслей, то дальше в бессмысленность ехать некуда.

Ввиду заявленного отрицания общения между “просветленными”, поскольку истина, по их мнению, не может быть передана, да и не такая уж она, разумеется, простая, никакого накопления знания от просветлений отдельных медитирующих личностей образовываться не может. То есть как в древние времена они начинали познание реальности с нуля, так и сейчас каждый должен приступать к “познанию” самостоятельно, без усвоения накопленного опыта. Можно гарантировать, что обычный, “западный” способ познания реальности по всем статьям превосходит “восточный”, и что “восточный”, каким его представляет Капра, вполне ненаучен.

В “восточных” философиях подмеченные их древними философами диалектические особенности - связь вещей, включенность человека в природу, наличие противоречий, неточность описания реальности словами и теориями - входят в упрощенном, недиалектическом, преувеличенном, абсолютизированном виде. И именно в этой недоработанной форме Капра берет их за методологическую основу. И такой взгляд, наряду с некоторыми правильными моментами критики метафизических подходов, одновременно приводит его и к другим, совершенно ошибочным положениям типа, например, возможности того же мистицизма и познания абсолютной истины как она есть.

I. 5. На этом можно было бы остановиться, потому что касательно обоснования “преимуществ” “восточного пути” остальные полтора десятка глав почти только повторяют и иллюстрируют уже сказанное. При этом, как и прежде, Капра проявляет совершенную неосведомленность о диалектическом материализме и его теории познания. Так, он, знакомый с восточной философией, в частности с даосизмом, заявляет: “Западному человеку сложно свыкнуться с мыслью о внутреннем единстве всех противоположностей.” (С. 97) Сложно или не сложно (ведь познание не обязано быть несложным!), но он явно не слышал о Гегеле и о широкой и мощной гегелевской традиции. Как раз с Гегелем сравнивал знаток буддизма академик Щербатской реформатора буддизма Нагарджуну ([12], с. 252).

Впрочем, для современных западноевропейцев и американцев это не удивительно. Ведь только у нас и у бывших наших идейных попутчиков борьба и единство противоположностей должны были изучаться в вузах. А у них культивируется позитивизм или вообще что-то общелиберальное. Во всяком случае, Восток не является в диалектике монополистом. Мы даже могли бы их кое-чему поучить (правда, это утверждение несколько риторично, так как о научно разработанной диалектике на нынешнем реальном Востоке, особенно Дальнем, знают гораздо больше, чем Капра и ученые Запада). Например, Капра пишет: “В Китае представление о единстве и взаимосвязи противоположностей лежит в самой основе даосской философии. Так, Чжуан-цзы пишет: ““Это” одновременно есть и “то”. “То” одновременно есть “это”. ... То обстоятельство, что “это” и “то” перестают быть противоположными, - основное содержание Дао. Это обстоятельство служит центром круговорота бесконечных перемен.”” (С. 97) Во-первых, в Китае уже десятилетия никакая даосская философия не играет роли в науке и производстве. Во-вторых, в цитированном нет диалектической спирали: возвращения на новом уровне, что есть в диалектическом материализме, который ныне преподается в Китае. И по вопросу о выделении и связи вещей, уже использованному Капрой для критики “западного” подхода к познанию и обсуждаемому им позже (особенно в связи с релятивистской квантовой физикой), диалектический материализм может сказать весьма важные вещи, вполне разбивающие доводы Капры против западного аналитического подхода с разделениями, классификациями и соответствующими огрублениями. Кроме того, что диалектический материализм гораздо более развит теоретически, он и вообще реалистичен, поскольку стоит на материалистической позиции и развивался вместе с наукой, потому и несравнено более естествен и приемлем для физиков и вообще нормальных ученых.

Итак, с “восточной” философией у Капры мы в основном покончили. В последующих нескольких главах он подробнее излагает особенности конкретных восточных учений, но “кто виноват из них, кто прав, - судить не нам”. В дальнейшем существенное у него касается конкретного развития физических теорий.

II. 1. а. В 10-й главе “Единство всего сущего” после утверждения об абсолютном единстве Вселенной начинается рассказ о ряде особенностей и проблем современной физической теории с последующим проведением аналогий с похожими положениями восточных философий. Автор утверждает: “Принципиальное единство Вселенной осознается не только мистиками, это - одно из основных открытий, или, вернее сказать, откровений современной физики.” (С. 109) Всё-таки возникает чувство, что мистикам слишком много чести - ставить их выше физики (и западной философии, имея в виду ее высший уровень - диалектический материализм) новейшего времени. “Оно становится очевидным уже на уровне атома и делается всё более несомненным по мере продвижения в толщу вещества, вплоть до мира субатомных частиц. Сравнивая современную физику с восточной философией, мы будем постоянно обращаться к теме единства всех вещей и событий. Обсуждая различные модели субатомной физики, мы увидим, что они снова и снова воплощают одно и то же прозрение, заключающееся в том, что все составные части материи и основные явления, в которых они принимают участие, взаимосвязанны, родственны и взаимозависимы, что они не могут иметь различную природу, и должны рассматриваться в качестве неотъемлемых частей одного целого.” (С. 109)

Основной порок позиции Капры конкретно по данному вопросу - обращение внимания на некоторое единство, доходя в этом до его абсолютизации, до отрицания особенного, и необращение внимания на якобы мелочи, которые его опровергают или хотя бы ослабляют, без чего, однако, мы сейчас не рассуждали бы об этой проблеме.

Например, одна из “мелочей”, которые он упустил, - это полное формальное единство всего мира и в ньютоновской, т.е. совсем не современной физике, так как всё связано тяготением, распространяющимся мгновенно. И в формулах классической статистической физики встречаются и бесконечная скорость передачи влияния, и возможность частицам приобретать бесконечную энергию (хвосты экспонент), которую можно собрать не иначе как у частиц неограниченной области. Известный уже 90 лет принцип соответствия Бора требует непротиворечивости теорий явлений разных уровней. Еще раньше, с установлением молекулярно-кинетической модели вещества возникла проблема согласования термодинамики и механики, поскольку они обе описывают один и тот же материальный мир. Поэтому увязывать указанное единство только лишь с новейшей физикой было бы несправедливо. Но тогда, возможно, и вообще у физики нет оснований указывать на абсолютность того единства? То есть, может быть, его, такого абсолютного, и нет, и Капра - вместе с восточными философиями - преувеличил? Да как раз именно более или менее новая теория относительности и обрывает то единство своей конечностью скорости распространения взаимодействия.

А кроме того ту абсолютную и неразрывную увязанность и тождественность природы всего сущего отрицает на практике наша возможность вообще сколько-нибудь результативно пользоваться выделенными “иллюзиями” столов, стульев, ложек, еды, земли, неба, механики, термодинамики, других научных теорий, других людей и самих себя, отличных от остального мира. При абсолютной связи не было бы никакой пользы в абстракции выделенной изолированной системы, так что мы не могли бы пользоваться законами сохранения, поскольку они соответствуют, согласно теореме Нетер (да и так это ясно), возможности двигаться без воздействия остального мира. Очевидно также, что механика и термодинамика родственны, связаны и зависимы, но различны, имеют разную природу и сущность. Выходит, реальная физика и реальная жизнь свидетельствуют о некоторой относительной самостоятельности вещей, теорий и “иллюзий”, что и обобщил ранее диалектичекский материализм, отводящий в то же время достойное место также и единству и целостности объектов, в том числе и материальному единству всего мира. И история физики, и жизнь, и диалектический материализм вдобавок дают основание сделать вывод, что конкретные теории конкретных наук есть лишь временные приближения к некоторым аспектам реальности, но не исчерпывающие ее описания, поэтому они и не могут указывать на абсолютное единство всех вещей. В этом пункте у Капры методологическая ошибка. Другими словами, по картине мира на каком-то конкретном временном этапе нельзя делать неограниченных экстраполяций. Последующее уточнение может их сделать условными, ограниченными.

II. 1. б. Затем он переходит к квантовой механике и ее копенгагенской интерпретации. Он пишет: “Наблюдающую систему описывают в терминах классической физики, что не может быть сделано по отношению к наблюдаемому “объекту” с должной последоввательностью. ... И нет возможности избежать этого парадокса.” (С. 110) Однако и в классической физике наблюдающую систему нельзя выразить в параметрах наблюдаемых объектов, поскольку она включает субъективное: низбежное огрубление (усреднение, размазывание, установление границ) реальности и выбор аспектов наблюдения, - а субъективное не сводится к материальному. В самой материи никаких строгих границ нет, так что все объекты, выделяемые физикой, есть в определенной мере иллюзии, за которыми, однако, стоит объективная реальность, которую мы постепенно и раскрываем. Например, уже более века безуспешно пытаются свести термодинамику к механике, но ведь в механике нет усреднения и некоторого пренебрежения точностью (например, для оперирования давлением), которые идут от субъекта, поэтому такое непосредственное сведение и невозможно. Проблема согласования решается только с учетом деятельности субъекта [14,15], чего нет у самой механики.

Затем Капра подчеркивает, что “статистические формулировки законов атомной и субатомной физики не отражают нашего незнания физической ситуации” (с. 111), а отражают вероятностный характер самого происходящего (согласно копенгагенской интерпретации. - В.Г.) И после четырех с половиной страниц сумбурных рассказов о процессах измерения, еще и замутненных переводчиком, явно впервые столкнувшимся с физикой, он, упомянув мимоходом о ““нелокальных” соединениях, постулированных теоремой Белла” неожиданно пишет, что “квантовая теория свидетельствует о принципиальном единстве Вселенной.” (С. 115)

А смысл здесь таков. В квантовой механике с частицей (объектом) всегда связана волна, имеющая длину, обратно пропорциональную импульсу. И при определении положения объекта с помощью, естественно, пробного объекта, тоже имеющего волновые свойства, сбивается измеряемый импульс. И невозможно уточнить одновременно координату и импульс (их произведение называется действием) измеряемого объекта сколь угодно точно, как это в принципе можно делать в классическом случае (с классической волной не обязательно связан импульс, так что при измерении с ее помощью можно сколько угодно уменьшать ее длину без нарастания искажения импульса). То есть в квантовом случае реальность в чистом и полном виде объективно ненаблюдаема. Это неразрывно связывает наблюдателя и результат наблюдения. Более того, по копенгагенской интерпретации и самого состояния в точном классическом виде, с одновременно точными значениями координаты и импульса, не существует. В то же время это один неделимый объект, без частей, как бы существующий сразу во всех местах некоторой размазанной области. Как будто там внутри существует какая-то природная, что называется, нелокальность.

Раньше было много дискуссий о так называемой редукции волновой функции (или волнового пакета). Частица, проходя через два отверстия в преграде, почему-то (но ведь с ней связана волна!) чувствует оба, как бы являясь волновым образованием (“пакетом” волн), хотя потом, попадая на фотопластинку, проявляет себя небольшим пятнышком. Вроде бы была волной, чувствующей оба отверстия, т.е. нелокальной, а потом выпала, обнаружив себя, в компактный осадок - произошла “редукция” состояния, существовавшего в большой области, в почти точку. И никак не удалось построить модель классического типа, изображающую эту квантовую ситуацию. Особенно большие усилия в этом направлении приложил один из создателей квантовой механики Луи де Бройль [19]. Теорема Белла фактически говорит, что в подобных моделях субквантовые детерминистские переменные (“скрытые параметры”) должны обладать нелокальностью, не быть набором отделённых элементов. Вообще-то из проблемы редукции, а по сути уже из самой связи импульса с волной, и так видно, что должна быть какая-то нелокальность.^*)

------------------------------------------------
^*) В этом плане теорема Белла, в отличие от широко распространенного мнения, ничего нового не принесла помимо некоторого нового формального выражения требования к модели скрытых параметров. Напрасно сейчас некоторые стали пренебрежительно относиться к прежним доказательствам запрета скрытых параметров, считая решающей трудностью получение субквантовой нелокальности. Все эти требования - одного порядка.

Добавлю, что и в статистической механике есть аналогичная [20] старая и, как формально доказано 90 лет назад, нерешаемая проблема получения ненулевого (нелокального) фазового объема состояния (с размерностью произведения координат и импульсов всех частиц) при локальных координатах и импульсах частиц (см, например, [21, 22, 20]). Она всё же решилась [14, 23], однако в ситуации, когда фазовый объем оказывается характеризующим не систему саму по себе, а неточность контроля над системой. И энтропия (логарифм фазового объема) в таком случае оказывается не характеристикой системы самой по себе, а характеристикой специфического контроля над системой. Источник “нелокальности” в этом случае - не сами частицы, а область контроля над ними, в данном случае проистекающая от объема, содержащего частицы.
------------------------------------------------

В такой ситуации конкретное наблюдаемое состояние возникает лишь в процессе измерения, причем только в одном из двух (канонически сопряженных) вариантов описания.

Однако, во-первых, всё же указанная неточность (нелокальность) небеспредельна, так что и связь неабсолютна. Во-вторых, если считать верной копенгагенскую интерпретацию, то, поскольку указанная неопределенность имеется сама по себе, сопровождает все взаимодействия, то не может быть никакого преимущества у медитативного усматривания, поскольку нечего и усматривать.

Но на самом деле нельзя считать доказанным, что квантовая механика есть полное и окончательное знание о материальном мире. Во всяком случае, Эйнштейн весьма обоснованно возражал против ее полноты, приписываемой ей копенгагенской интерпретацией [24]. Тогда и ограничение на точность одновременного существования и определения координаты и импульса в принципе ослабляется, и соответственно снимается указываемая Капрой проблема.

II. 1. в. В общем, нас это уже не должно удивлять и волновать. Важнее более конкретные методологические замечания.

“Определяющей чертой атомной физики является то, что человек-наблюдатель необходим не только для того, чтобы наблюдать свойства объекта, но и для того, чтобы дать определение этим свойствам.” (С. 118) Тут трудно определить, кто внес неясность в формулировку: автор или переводчик. “Наблюдатель решает, каким образом он будет осуществлять измерения (т.е. какой именно набор из пары одновременно не измеримых комплексов переменных будет измеряться выбранным прибором. - В.Г.), и в зависимости от его решения получают характеристику свойства наблюдаемого объекта. Если эксперимент проводится по-другому, то свойства наблюдаемого объекта также изменяются.” (С. 118) “...в атомной физике ученый не может играть роль стороннего наблюдателя, он обречен быть частью наблюдаемого им мира до такой степени, что он сам воздействует на свойства наблюдаемых объектов. Джон Уилер считает, что активное участие наблюдателя - самая важная особенность квантовой теории, и предлагает поэтому заменить слово “наблюдатель” словом “участник”” (С. 119) Как все это напоминает первый тезис о Фейербахе! Область применимости которого, разумеется, гораздо шире квантового случая. Влияние наблюдателя как участника не устранимо из картины отражения мира ни в каком случае: ни в квантовом, ни в классическом. Просто в классическом на это обычно не обращали внимания по некоторым причинам. Однако, например, наблюдения и отчеты о них за переносом заряда, проводимые разными способами, могут давать (обнаруживать) как движение дискретных зарядов, так и движение сплошной заряженной среды. А разный контроль над частицами может давать или механику, или термодинамику. Причем контроль, приводящий к термодинамической картине, характеризуется ненулевой неточностью в действии ([14, 23]). Около ста лет назад Смолуховский показал, что закон необратимости - это лишь впечатление наблюдателя (конечно, возникающее не на пустом месте). Так что неустранимость участия наблюдателя - это общее свойство порождения отражения мира у человека, только в разных случаях - в разной степени, но и в классической физике отнюдь не всегда малой. Кроме того, Капра видит только копенгагенскую интерпретацию квантовой механики и на деле полагает ее окончательной. В такой ситуации ясно, что Капра не владеет настоящей, сколько-нибудь полной методологией познания в физике, и его советы обратить внимание на восточные философии стоят немногого.

Вот он опять садится на своего конька (с. 119-120): “Идея “соучастия вместо наблюдения” была сформулирована современной физикой совсем недавно, однако она хорошо знакома всем последователям мистицизма. ... Понятие участия является ключевым для мистицизма Востока. Используя его, мистики приходят к выводу о том, что наблюдатель и наблюдаемое, субъект и объект не только не могут быть разделены, - они просто неотличимы друг от друга”, - т.е. приходят к откровенному абсурду, которого Капра не видит. Цитирование Упанишад, Чжуан-цзы и пр. в качестве доказательств показывает только поражающую воображение степень его доверчивости.

II. 2. В следующей главе - “За пределами мира противопоставлений” - Капра добавляет свидетельств и учит, что надо превзойти противопоставления, разграничения, разделения объектов. “Кришна в “Бхагаватгите” советует: “Пребывай в вечной истине, вне земных противопоставлений!”, и точно такой же совет получают буддисты. Так, Д.Т.Судзуки пишет: “Фундаментальное положение буддизма - необходимость выйти за пределы мира противоположностей (т.е. исчезнуть как субъект. - В.Г.); мира, построенного интеллектуальными разграничениями и эмоциональными омрачениями (т.е. мира разума и чувства, только и отличающих человека от камня. - В.Г.), и осознать духовный мир неразличения, который предполагает достижение абсолютной точки зрения.”” (С. 122) Да-да, добрались до абсолюта, и никто в этом не должен сомневаться! “Абсолютная точка зрения, возможная в мире АЧИНТЬИ, или “не-мысли” (именно так! - В.Г.), в котором единство противоположностей становится очевидным и наглядным, играет исключительную роль во всем учении буддизма, как и во всех остальных мистических традициях.” (С. 122-123)

Затем Капра приводит многочисленные примеры объединения различных и противоположных свойств и характеристик объектов и природы в современной физике и беспокоится, что физики с трудом могут это представить, и советует брать пример с мистиков, не беспокоящихся о парадоксальных противоположностях. Но не надо беспокоиться о физиках: они могут представить себе что угодно. Но у физиков могут быть вопросы о природе противоречий в моделях природы, построением которых они на самом деле занимаются. В таком случае совет Капры - это бессознательная диверсия в науке. В предлагаемом им виде его совет представлять противоречия как естественные и нормальные есть предложение забыть о них, об их парадоксальности, отбросить их вместе с предложениями по их разрешению (например, с помощью скрытых параметров) и застрять в вечном застое. Гении, эти друзья парадоксов, любители их обнаруживать и решать, могут спокойно спать.

Заканчивается глава умилительным рассказом, как Бор, автор концепции дополнительности в квантовой теории, посетив Китай в 37-м году, “был глубоко поражен тем, что в древней китайской философии существовало представление о полярных противоположностях: это обстоятельство оказало на него сильное воздействие, и впоследствии его интерес к восточной культуре никогда не угасал. Через десять лет Бору было пожаловано дворянское достоинство..., и когда ему нужно было избрать какой-либо символ для его герба, его выбор пал на китайский символ ТАЙЦЗЫ, который выражает соотношение между противопоставленными первоначалами ИНЬ и ЯН. Выбирая этот символ для своего герба вместе с изречением: “Contraria sunt complementa” (“Противоположности дополняют друг друга”), Нильс Бор признал существование глубокого единства древней восточной мудрости и современной западной науки.” (С. 139) Отсюда следует лишь, что Бор и слыхом не слыхивал о Гегеле, науке диалектике и о диалектических противоположностях. Что Капру, тем не менее, не оправдывает.

II. 3. Главу 12 он начинает с повтора: “Современная физика самым драматическим образом подтвердила одно из основных положений восточного мистицизма, смысл которого заключается в том, что все используемые нами для описания природы понятия ограничены, что они являются не свойствами действительности, как кажется нам, а продуктами мышления - частями карты, а не местности.” (С. 138)

Что полученные наукой теории есть приближенные образы реальности, а не сама реальность, известно диалектической теории познания не менее века, не позднее “Материализма и эмпириокритицизма”. Во-вторых, он не замечает, что в этой критике идет против здравого смысла. Все люди, кроме разве совсем диких, прекрасно различают местность и ее карту, однако почему-то продолжают пользоваться не только картой, но зачастую даже еще менее точными рассказами о местности. Ему бы здесь задуматься: в чем дело? Однако он, ослепленный обещаниями и верой в возможность получить всё - т.е. журавля с неба, - не только не выясняет, как подобало бы ученому, причину, но и желает выпустить из рук уже пойманную синицу.

Затем он, при продолжении доказательства дефектности пользования “иллюзиями”, добавляет несообразностей: “При любом расширении сферы наших знаний становится очевидной ограниченность возможностей рационального мышления, и нам приходится изменить некоторые из наших понятий или даже отказаться от них.” (С. 138)

Ну конечно, плоха карта местности - сделайте поточнее. Мы это знаем. Что тут патологического? Ограниченность теории, модели или представления и означает необходимость их уточнения, замены. Но отказ от прежних не доказывает полного отсутствия в них объективного содержания: то есть нечто от реальности теорией было ухвачено, все же она передавала некоторое знание! Мы же его уточняем, а не отбрасываем, а это дела совершенно разные. Он, как недиалектик, подобно Фейерабенду (см. [25] и третий параграф третьей главы в [14]), фактически полагает, что при любых изменениях “знание” просто отбрасывается и заменяется новым - если вообще в такой ситуации это можно назвать знанием, поскольку оно тоже будет заменено, т.е. отброшено как, выходит, очередная ошибка. Однако понимание знания как наличия некоторого объективного содержания в теории, зависимости теории от внешней реальности, вполне позволяет понимать последовательную смену теорий именно как увеличение объективного содержания, как рост знания, а не как цепь замен одной ошибки другой. В таком же духе следует понимать и кумулятивность познания (которую многие отрицают по причине такой же своей недиалектичности).

Кроме того, ограниченность возможностей в данный момент он неявно и бездоказательно расширяет до наличия предела в познании, практикующем коррекции и уточнения.

Ну и “рациональный подход” он путает с рациональным мышлением как чисто логическим. Познание совершается не только собственно мышлением как аналитической деятельностью, но и всей познавательской деятельностью, включающей практический опыт, анализ результатов и синтез выводов. С одним “чистым” мышлением далеко не продвинешься, помешает нарастание схоластики. Но как раз примерно к такому состоянию и призывает нас Капра: исключительно созерцанием постичь абсолютную истину. Даже без мышления.

Далее Капра цитирует Ашвагхоши: ““...понятие пространства - лишь одно из порождений разграничивающего сознания, ... за ним не стоит никакой реальности.”” (С. 140) И добавляет: “То же самое можно сказать о понятии времени. Восточные мистики считают, что эти понятия - понятия пространства и времени - привязаны к определенным состояниям сознания. Медитация позволяла им выйти за пределы обычного состояния и осознать, что условные и относительные представления о пространстве и времени не представляют собой высшей истины.” (С. 140-141) Здесь собрана масса несообразностей.

Если вы будете игнорировать ту реальность, которая стоит за субъективным понятием пространства и как-то отражается в нем, то непрестанно будете получать наказания, например - в виде, субъективно выражаясь, ударов носом в стены (что, возможно, отсутствует в “нерасчлененном абсолютном знании” мистиков). И “то же самое можно сказать о понятии времени.” Именно практика избегания таких постоянных неприятностей свидетельствует о наличии объективного содержания в этих понятиях, т.е. что за ними именно стоит реальность. Хотя, разумеется, не вполне точно и полно отражаемая, что можно исправлять в дальнейшем. И выдвигать как довод против этих понятий то, что они “не представляют собой высшей истины” - выглядит поистине дико не только с точки зрения нашего прежнего методологического образования, но и с точки зрения нормального современного физика. Капра, разумеется, никак не ориентируется в диалектике относительной и абсолютной истины.

Ошибкой также будет говорить, что эти понятия привязаны к определенным состоянием сознания. Нет, эти понятия общезначимы, как и другие физические понятия и объекты, и выведены не из и для чувственных состояний, а определенной познавательской деятельностью, которую более или менее можно изложить операционально (подробнее см. [26]).

Дальше автор довольно путано рассказывает о специальной и общей теории относительности и о диаграммной технике рассмотрения взаимодействий элементарных частиц с выводом о всеобщей относительности в отношении пространства и времени и в то же время об их взаимной увязанности. При этом каждое отклонение от картины классической механики он представляет как драматическую катастрофу западного подхода. И, разумеется, мистики, как он и они сами сообщают, все эти новости легко воспринимают и даже видят более чем трехмерные пространства. Оригинально, что современной теории он приписывает обратимость как выдающуюся особенность, не замечая, что классическая механика тоже была обратимой. В заключение он, как бы опять осуждая “иллюзии”, цитирует Свами Вивекананду: “Время, пространство и причинность похожи на стекло, сквозь которое мы смотрим на Абсолют... В самом же Абсолюте нет ни времени, ни пространства, ни причинности.” (С. 165) Какой-то ущербный, неполноценный у него Абсолют: он почему-то позабыл включить в себя нас с нашими “иллюзиями”. Все же, судя хотя бы по явной успешности западной науки и техники, по-видимому, и в реальности без нас что-то есть, что позволяет и обеспечивает появление у нас и определенную работоспособность представлений о времени и пространстве.

II. 4. Тринадцатую главу “Динамическая Вселенная” Капра вновь начинает с пояснения: “Основная цель восточного мистицизма - достижение такого мировосприятия, при котором все явления воспринимаются как манифестации (проявления. - В.Г.) одной и той же высшей реальности.” (С. 166) Как говорится, не слабо! Вообще говоря, нельзя сказать, что нельзя довести себя до такого состояния, чтобы увидеть почти что угодно. В принципе можно представить мир на трех китах или себя в виде духа, порождающего всё на свете. А что видят они на самом деле и как проверяют правильность видения - об этом Капра не сообщает и, по всей видимости, не задумывается. “В этой реальности восточные мистики видят первосущность Вселенной, лежащую в основе всего многообразия наблюдаемых нами предметов и явлений. Индуисты называют ее “Брахман”, буддисты “Дхармакайя” (“Тело сущего”) или “Татхата” (“таковость”) , а даосы - “Дао”; при этом все они утверждают, что эта реальность лежит за пределами интеллектуального восприятия... высшая сущность не может быть отделена от ее многообразных проявлений. В самом сердце его природы заложено стремление (вот и антропоморфизм. - В.Г.) постоянно воплощаться в мириадах возникающих, гибнущих и превращающихся друг в друга форм. В своем явленном аспекте космическое Целое динамично по своей природе.” (С. 166)

Во-первых, любопытно, как можно с уверенной определенностью и конкретностью говорить о чем-то, лежащем “за пределами интеллектуального восприятия”. Во-вторых, непонятно, как можно в познавательном отношении пренебрегать неотделимыми от высшей сущности ее проявлениями, в числе которых должны, естественно, находиться и наши “иллюзии” - границы, образы и явления. Ведь выше их фактически называли фикцией, обманом, ложью. Но раз та сущность неотделима от своих проявлений, то вроде бы по ним тоже можно было бы ее изучать, может быть, неполно, но хотя бы частично? В-третьих, о характере динамичности Капра ничего не сообщает, поэтому о ней можно было бы и не говорить. Одним лишним неопределенным словом больше или меньше - какая разница? Есть ли в этой динамичности что-то устойчивое и закономерное? Вдруг она чисто вероятностная, как квантовая механика, да еще и с неограниченной областью возможных рализаций, когда вообще ничего нельзя предсказать и познание не имеет смысла? Можно ли ее с пользой изучать, куда ее применить помимо разрушительного смысла, что всё всё равно изменится и всё суета сует? Капра такими вопросами не задается. А напрасно. Он вообще пользуется изложениями восточных учений, предназначенными для широких масс, и не анализирует их фундаментальную подоплеку, по которой, вероятно, можно было бы как-то судить о надежности рекомендуемых мистических методов. Ведь “буддизм всегда имел два языка, один для ученых и другой для простых /людей/” ([12], стр. 134). И Капра явно пользуется изложениями для простых людей. Он как теоретик принимает и излагает всё это как чистую монету, помимо которой ничего нет. А простые люди всё же вынуждены жить в более или менее реальном мире, где есть внешний мир, познание, действия и результаты. И западные читатели Капры обычно принимают его изложение в своей сетке представлений о человеке, мире и познании. Интересно, как бы они удивились, если бы узнали, что с точки зрения теоретических взглядов основных течений буддизма человек представляет собой соединение элементов качеств (дхарм), а все его “иллюзии” о нем самом и о внешнем мире есть именно иллюзии, так что о познании и говорить-то становится проблематичным.

Разнообразие представлений многочисленных течений и сект индуизма, буддизма, даосизма и дзен-буддизма есть схоластическое порождение древних теоретиков, не обязательно самих практиковавших те медитации, но пытавшихся в недоразвитом мире, при отсутствии нормального критерия правильности построить логически стройную картину мира, рациональные зерна в которой обязаны своим происхождением отнюдь не медитациям, а реальным наблюдениям реальной жизни. И построили они схоластические и в общем несообразные концепции, нечто упрощенное из которых доверчиво принимают массы неподготовленных людей, не наученных критически и со знанием дела оценивать такие глобальные построения. Основательное и довольно ясное изложение весьма любопытных оснований буддизма и его разновидностей содержится в [12, 27]. Кстати, автор [12] академик Щербатской 80 лет назад писал: “Все чувственные данные суть субстанции в том смысле, что нет вещества, к которому бы они относились. Если мы говорим: “Земля имеет запах, и т.д.”, то это лишь несоответствующее выражение; мы должны бы сказать: “Земля есть запах и т.д.”, поскольку, кроме этих чувственных данных, нет абсолютно ничего, к чему было бы приложено это наименование... Нет души, отдельной от ощущений, идей, волевых актов и т.д. ... Можно лишь удивляться тому, как много времени понадобилось европейской науке для того, чтобы понять это учение, которое так ясно изложено в многочисленных местах буддийских писаний... Камнем преткновения всегда была предполагаемая теория переселения душ и ее ... противоречие с отрицанием души.” ([12], стр. 133-134)

Смерть существ есть распадение потоков дхарм, которые впоследствии могут соединиться в другие потоки без переселения душ. Так сказать, нет закона сохранения душ. Коротко говоря, волнение дхарм рождает страдание. Задача - остановить волнение или движение дхарм. Самоубийство не достигает этого. Буддизм учит методам достижения остановки в нирване, в частности - медитацией. Различные секты понимают этот предел несколько по-разному. Мы, конечно, должны иметь свое мнение по этому поводу. Хотя бы о реальности этой задачи даже при условии наличия дхарм. Во всяком случае, на этом фантастическом фоне советы Капры улучшить “западный подход” в науке с помощью “восточного” выглядят весьма невежественно.

В дальнейшем в этой главе описываются физические примеры движения, иногда перемежающиеся напоминанием, что индуизм, буддизм и т.п. учения также указывают на постоянное движение. По мнению Капры, мы должны впечатлиться картиной: “Шива, Космический Танцор, представляет собой наилучшее воплощение идеи динамической Вселенной.” (С. 168)

Примечательно, что Капра продолжает, подобно ряду физиков-энергетистов рубежа XIX и XX веков считать материю исчезающей. “На макроскопическом уровне понятие материальной субстанции вполне уместно в качестве упрощения реального положения дел, но на уровне атома оно лишено всякого смысла. Атомы состоят из частиц, в которых нет никаких признаков материальной субстанции. При наблюдении за ними мы не находим никаких доказательств того, что перед нами - нечто вещественное., напротив, все говорит о том, что мы имеем дело с динамическими паттернами, постоянно преобразующимися и видоизменяющимися - с непрекращающимся танцем энергии.” (С. 180) Дался ему этот танец! Он не понимает материю не только как философ, но и как нормальный физик. Вот он благожелательно цитирует: “В то время как европейская философия склонна находить реальность в веществе, - пишет Джозеф Нидем, - китайские философы склонны находить ее во взаимосвязях.” (С. 181) Во взаимосвязях чего?!

II. 5. В главе 14 “Пустота и форма” написано довольно много о пространстве, искривлении его материальными телами, о физическом вакууме, физических полях, связи частиц со взаимодействиями, об “иллюзорности понятия материальной субстанции ... в рамках теории поля” и проводится параллель между вакуумом и не совсем пустой пустотой восточных теорий. Пустотой, которая каким-то образом рождает эмпирические формы. В частности, Нагарджуна лишил дхармы первичности. Дхармы есть проявления абсолютного ([27], с. 188). Абсолютное безатрибутное истинно-сущее не только пусто, но ему “нельзя приписывать даже этого атрибута, т.е. называть его абсолютным или пустым допустимо тоже лишь условно, перед ним, собственно говоря, “слова останавливаются””. ([27], с. 187) Схоластическая диалектика легко приводит к тождеству эмпирического бытия и абсолютно истинно-сущего. Коротко говоря, истинно то, что есть на самом деле ([27], с. 187). Что тут важно, так это отсутствие необходимости дальнейшего изучения реальности. Помимо научения пути соединания с абсолютом.

Параллель, проводимая Капрой, далекая, поверхностная и неконструктивная, поскольку в восточных учениях он не нашел ничего более конкретного, чем общие положения о связи всего со всем, а также схоластическое тождество пространства и формы. “Используя термин “пустота”, “пустое”, восточные мудрецы обращают внимание своих последователей на то, что под Брахманом, Шуньятой и Дао понимается не обычная пустота, а Пустота с большой буквы - Пустота, являющаяся неисчерпаемым источником творения. Поэтому мы можем сравнить Пустоту в понимании восточных мистиков с квантовым полем современной физики.” (С. 188) Ну, очевидно, это нетрудно сделать. Почему бы не сравнить? Только какой от этого прок?

“Слияние противоположностей в рамках единого целого одна из буддийских сутр описывает в следующих словах, ставших довольно известными: “Форма есть пустота, а пустота есть, в свою очередь, форма. Пустота не отличима от формы; форма неотличима от пустоты. Что есть форма - есть пустота; что есть пустота - есть форма.”” (С. 192)

Ну и “результаты исследований современной физики подтверждают правоту высказываний великого мыслителя Цзая Цан: “Для того, кто знает, что Великая пустота наполнена ци (нечто вроде газа или эфира. - В.Г.), нет такого понятия, как несуществование.”” (С. 200) Понятие-то ввести можно. Тут не знаешь, чему удивляться: глубокомысленной схоластике, советам всерьез изучать роль “ци” или иногда переводу с английского на русский, сделанному явно не физиком. И зачем Капра приводит мнение математика Германа Вейля (“Уэлль”!) о физической проблеме? Всё это напоминает письма физических прожектеров с советами учесть в исследованиях элементарных частиц, что в них что-то крутится.

II. 6. В 15-й главе “Космический танец” автор пишет, что всё - частицы, тела, космос - везде находится в движении, иногда возвращаясь в прежние состояния. Этому он видит аналогию в танце Шивы, на каковой аналогии весь смысл и заканчивается. Мы об этом не будем говорить ввиду отсутствия чего-либо конструктивного.

II. 7. В 16-й главе Капра говорит о законах сохранения и симметриях в мире элементарных частиц и образующих их кварков. Ничего существенного об этом в мистическом плане он тут не написал. Интересно другое: природа его мнения о недостатках “европейского” подхода.

“Обнаружение симметричных паттернов в мире частиц привело физиков к выводу о том, что эти паттерны являются отражением фундаментальных законов природы. ... Подобный подход был характерен для европейской науки со времен Древней Греции. Греческая наука, философия и искусство придавали большое значение симметрии, вкупе с геометрией. ... Восточные философы отводили симметрии совершено другое место. ... оно, как и все понятия, считается продуктом мыслительной деятельности человека, а не свойством, присущим само природе.” (С. 230-231)

Конечно, в строгом смысле чистая симметрия существует только в идеале и в этом смысле только в мыслительной деятельности. Так же как порядок и закон. И людей может привлекать симметрия как красивая вещь, но также и как утилитарно полезная. При отсутствии во внешней природе симметрия в отражении может возникать и существовать вследствие допустимости для человека приближенных образов реальности. Обнаружение же симметрий - приближенных или при данном уровне технологии практически точных - позволяет упорядочивать знания, искать ее более фундаментальные причины и пытаться экстраполировать ее на более широкую область и, возможно, предсказывать еще не открытые ее реализации. Наиболее известным примером своеобразной симметрии является периодическая система элементов Менделеева. Совершенной точности в ней нет, однако ее громадная конструктивная роль в теории и практике и в дальнейшем развитии науки общеизвестна. В связи с этим очевидным основанием внимания к возможным симметриям интересно видеть, как проявляется увлечение Капры “преимуществами” восточной культуры: “По всей видимости, стремление к поиску фундаментальной симметрии в физике частиц является частью нашего эллинистического наследия, которое, тем не менее, плохо соотносится с общим мировоззрением современной науки.” (С. 231) (Которая, по мнению Капры, всё больше сближается по духу с восточным подходом.) На самом деле, как показано выше, это стремление вполне хорошо соотносится с теорией познания диалектического материализма. И даже нельзя сказать, что появлении симметрий в качестве моделей целиком обусловлено мышлением и ничего не отражает во внешней природе: нет, отражает - приближенно. Без того, чтобы нечто было в некотором смысле близко к симметриям, они и не возникали бы в отражении. И польза обнаружения симметрий, хотя бы приближенных, означает наше приближение к какому-то относительно выделенному уровню материи, наиболее просто и эффектно, выделяющейся формой, связанному с еще более глубоким. Таким образом, Капра вместе с восточным подходом недиалектически абсолютизирует различия и не понимает и не учитывает конструктивной роли допустимости неточности отражения. А без нее не было бы никаких теорий и самой жизни.

Выходит, “греческое” направление познания, развившееся в настоящее время до теории познания диалектичесокго материализма, не такое уж и дефектное, а как раз наоборот: оно более реалистично, недогматично, конктруктивно и допускает и обеспечивает прогрессивное развитие знания всеми доступными реальными способами. Надо сказать, в греческой философии всё было: и идеализм, и материализм, и эйдосы Платона, и атомы Демокрита, и диалектика Гераклита (на котором, как, похоже, считает Капра, западная диалектика остановилась), и реалистическое сравнение с опытом в познании у Лукреция. И в индийской философии за 5-6 веков до нашей эры тоже всё было (см. [12]), но в индуизме и буддизме сохранился только идеализм, причем фантастический и схоластический, не связанный с реальной практикой, а буддизм в некоторых своих основаниях представляет собой как бы идеалистический атомизм, когда в качестве элементов, кирпичиков сущего выступают дхармы. При отсутствии сравнения с материальной практикой его теоретическое развитие вынужденно оказалось также схоластическим, так что и элементы диалектики, вносимые в его основания крупными философами, оставались оторванными от реальности и даже недиалектически доводимыми до абсолюта, что делает методологические учения буддизма плохим руководством для изучения реальности. Плата за это руководства - отсталость Индии и Китая до недавнего времени.

II. 8. В 17-й главе “Модели перемен” автор сначала рассказывает о том, что частицы при взаимодействиях (при рассеянии) могут рождать другие частицы, как бы переходя в них, тем самым как бы состоя из них, и наоборот. В теории рассеяния тяжелых частиц - адронов - вводится так называемая S-матрица (оператор), переводящая начальные состояния частиц в конечные. Различные исходы (результаты) процесса рассеяния с переменами частиц или без этого называются каналами реакции. Им соответствуют парциальные вероятности реакции. S-матрица и предназначена для описания вероятностей возможных переходов.

Затем Капра рассказывает, как эти вероятности физики пытались получить на основании применения к S-матрице некоторох принципов: законов сохранения; условия неисчезновения материи - равенства единице сумме вероятностей каналов (унитарность S-матрицы); принципа причинности - частицы рождаются не раньше, чем исчезнут предыдущие, - из которого следуют некие аналитические так называемые дисперсионные соотношения. Капра пишет: “...главная цель теории S-матрицы заключается в том, чтобы свести структуру (аналитических. - В.Г.) особенностей S-матрицы к общим принципам. До сих пор модели, которая могла бы удовлетворить требованиям всех трех принципов, создать не удалось; вообще, вполне возможно, что этих трех принципов вполне достаточно для исчерпывающего описания всех свойств S-матрицы, а значит, и всех свойств адронов. (Это предположение, получившее свою известность под названием гипотезы бутстрапа, будет подробно рассматриваться в последней главе книги.)” (С. 248)

Капра писал это более четверти века назад. Кроме указанных трех принципов аналитические свойства S-матрицы конкретизировались с помощью модели расположения полюсов Редже, а также модели Венециано. Вышло огромное число работ по дисперсионным соотношениям, реджистике и вообще по аксиоматическому подходу. И ничего существенного получено не было. Вообще-то и раньше успех представлялся довольно сомнительным: уж слишком всё это было просто, чуть ли не с потолка - построить мир на нескольких простых принципах, без эмпирики, да еще с выражением в виде относительно простых аналитических функций. Ведь это фактически означало бы, что из простой аналитики следовала бы вся сложность взаимодействий массы частиц! Даже добавление модели Редже уже означало бы переопределение системы, если бы она была достаточной при трех принципах. А сколько еще моделей можно было добавить? Это говорит о скользкости математических моделей без опоры на опытные данные. Эйнштейн писал [28]: “Чисто логическое мышление само по себе не может дать никаких знаний о мире фактов; все познание реального мира исходит из опыта и завершается им. Полученные чисто логическим путем положения ничего не говорят о действительности.”

Дальше Капра фантазирует: “Если дело обстоит именно так, то философские следствия такой теории будут иметь просто колоссальное значение. Каждый из трех приницпов связан с нашими методами организации наблюдений и измерений окружающего мира, то есть с нашим научным подходом. (Это непонятно: как раз указанные принципы описывают по существу объективное. - В.Г.) Если структура адронов определяется только этими принципами и ничем иным, это значит, что основные структуры физического мира ... определяются только нашим взглядом на мир. (Те принципы не есть взгляды, а свойства мира. Другое дело, что используются аналитические свойства, т.е. особая математика. Это, конечно, настораживает, ибо угадать вид математики маловероятно. Однако особенных наших взглядов на мир тут нет. - В.Г.) Любое существенное изменение в наших методах наблюдения приведет к изменению основополагающих принципов, что повлечет за собой изменение структуры S-матрицы, а значит, и структуры адронов.”

Эта интерпретация неправильна. Но он ее использует для оправдания буддистского субъективного идеализма. “Такая теория субатомных частиц отражает принципиальную невозможность отделения наблюдателя от наблюдаемого им мира (1. Ничего подобного здесь нет. 2. Кроме того, эта теория не получилась, так что базировать на ней выводы преждевременно, о чем Капра почему-то забывает. - В.Г.) ... Из нее следует, что все структуры и явления, наблюдаемые нами в окружающем мире, представляют собой не что иное, как порождения нашего измеряющего и классифицирующего сознания. (Во-первых, из нее это не следует, во-вторых, ее вообще нет кроме как в качестве нереалистической гипотезы. - В.Г.)

“К аналогичному утверждению сводится одно из важнейших положений восточной философии. Восточные мистики не устают повторять, что воспринимаемые нами вещи и события суть порождения сознания... Буддисты называют эту иллюзию “авидья”, то есть “невежество”, и видят в ней состояние “загрязнения” сознания. ... Как говорит Ашвагхоша, “...Все явления в этом мире представляют собой не что иное, как иллюзорные отражения сознания, и не имеют собственной реальности.”” (С. 249) Следуют и другие аналогичные цитаты. Конечно, раз человек есть соединение качеств-дхарм, то эти качества и создают ему мир. Вот она, мощь схоластической теории: она может выдумать что угодно. Чертей на кончике иголки может быть любое количество, а может и не быть вообще.

И Капра резюмирует: “Если данное предположение (о построении S-матрицы из принципов. - В.Г.) будет обосновано и доказано (а ведь в реальности, экспериментально можно доказать лишь приближенно, т.е. не абсолютно! - В.Г.), современная физика придет к тем же выводам, что и восточные мудрецы, и признает, что все структуры физического мира - не что иное, как майя, или “одно лишь” сознание.” (С. 250) М-м-м! Нет слов! Вот что значит ущербная методология.

И затем автор переходит к еще одной аналогии. Возможность взаимопревращения одних частиц в другие он сопоставляет с возможностью комбинировать конструкции из набора двух разных элементов, что было описано в древнекитайской “Книге перемен”. “Основной принципа построения этих паттернов (здесь - комбинаций, конструкций, вариантов. - В.Г.) в “И цзин” (“Книге перемен”. - В.Г.) ... - чередование противоположных начал, ИНЬ и ЯН. ЯН изображается при помощи сплошной линии (---), а ИНЬ - при помощи разорванной (- -), и вся система гексаграмм состоит из естественного (интересно, что он понимает под естественным. - В.Г.) чередования этих двух типов линий. Расположив их попарно, мы получим четыре комбинации. Добавив третью линию, мы получим восемь триграмм. В древнем Китае триграммы рассматривались в качестве символических изображений различных ситуаций, имеющих место в космосе и жизни людей.” (С. 251) От наших карт это гадание отличается более возвышенным духом. У нас “интерес”, “казенный дом” и “дальняя дорога”, а тут - ““Созидание”, “Самоотдача”, “Энтузиазм” и так далее.” (С. 251) Далее следует описание более сложных конструкций. Тут явно чувствуется дух не простонародных теоретиков. Эта игрушка напоминает систему дисков жившего в 13 веке Раймундо Луллия. На дисках были нарисованы разные объекты, и повороты дисков приводили к разным их сочетаниям, откуда должно было следовать некоторое знание. И у Свифта в “Путешествиях Гулливера” в академии Лапуты ученые тоже занимались подобной ерундой.

Капра заключает: ““И цзин”, с ее учением о динамических паттернах, порождаемых изменениями и преобразованиями, представляет собой наиболее близкую аналогию восточного мышления и теории S-матрицы.” (С. 254) В связи с этим можно обратить внимание на то, что подобную аналогию можно было бы провести и в отношении обычных ядерных реакций между ядрами, состоящими из нуклонов (протонов и нейтронов) - и они составляются из “ЯН” и “ИНЬ”, и результаты реакций между ними описываются вероятностями различных исходов. Но диалектический материализм, в отличие от схоластического “восточного” подхода, не ограничивается констатациями типа “всё состоит из всего и всё переходит во всё”, а требует в каждом конкретном случае практического изучения конкретной ситуации: из чего состоит, как состоит и при каких условиях. Вдобавок, как уже здесь говорилось, не считая никакой уровень проникновения в глубины окончательным и не предрекая никаких слишком определенных более фундаментальных вариантов, оставляя это будущей реальной практике. Вот та “маленькая” разница, делающая “западныё” подход, на практике так или иначе исторически реализующий диалектический, действенным и прогрессивным, а “восточный” - сонным наваждением для огромных масс людей.

II. 9. а. Последняя глава, 18-я - “Взаимопроникновение”, как бы обобщает путаницу в методологических представлениях Капры. Это видно и по изложению, обращающемуся попеременно то к представлению о существовании конечных элементов материи, то к опыту, указывавшему на то, что “представления об элементарных “строительных кирпичиках материи” является безнадежно устаревшим... Частицы всякий раз обнаруживали признаки наличия внутренней структуры, и физикам оставалось только надеяться на то, что уж следующее поколение ученых обязательно доберется до последнего звена в этой цепочке составных частей вещества.” (С. 258) Эту надежду он приписывает только “некоторым физикам, сохраняющим верность прежним идеалам и по сей день. Появившаяся в прошлом (19-м. - В.Г.) веке привычка объяснять строение сложных структур посредством разбивки их на более мелкие составные части настолько сильно укоренилась в западном мышлении, что поиск элементарных составляющих материи продолжается до сих пор.” (С. 258)

Капра видит более верное решение: “...в физике частиц представлено и другое, совершенно противоположное направление, исходящее из той посылки, что строение мироздания не может сводиться к каким-либо фундаментальным, элементарным, конечным единицам - таким, как, скажем, элементарные частицы или фундаментальные поля. (Что ж, это правильно с точки зрения диалектического материализма: никаких последних, конечных единиц материи нет. И Капра почему-то не догадывается, что были и есть физики, например, упомянутый выше Саката, которые такого мнения и придерживались. Но Капра имеет в виду несколько других физиков: - В.Г.) По мнению представителей этого направления физики частиц, природу следует воспринимать в ее самосогласованности, не оставляя без внимания тот факт, что составные части материи (похоже, он имеет в виду истинно фундаментальные?! - В.Г.) обнаруживают согласованность друг с другом и с самими собой. Эта идея возникла в русле теории S-матрицы, а в дальнейшем легла в основу так называемой “гипотезы бутстрепа”. Крестный отец и основной защитник этой гипотезы, Джеффри Чу, использовал ее для построения целой общефилософской системы бутстрапа, а также (в соавторстве с другими физиками) для того, чтобы сформулировать частную теорию частиц на языке S-матрицы. ... гипотеза бутстрапа заявила о том, что мир не может больше восприниматься как скопление сущностей, не подлежащих дальнейшему анализу.” (С. 259) Странно, что в последнем утверждении нового? Диалектический материализм давно об этом говорил. Капра ломится в открытую дверь? А вот что: “В контексте нового подхода Вселенная рассматривается в качестве сети взаимосвязанных событий. Ни одно из свойств того или иного участка этой сети не имеет фундаментального характера; все они обусловлены свойствами остальных участков сети, общая структура которой определяется универсальной согласованностью всех взаимосвязей.” (С. 259)

Во-первых, это сказано слишком сильно. Создается впечатление, что все части вселенной связаны одинаково, без всякой зависимости от удалений частей друг от друга. В таком случае у человека не создавалось бы “иллюзий” пространства и времени. Конкретная теория относительности в своем круге справедливости прямо и непосредственно говорит о невозможности такой жесткой всеобщей связи, а нормальная диалектика говорила это всегда в самом общем смысле, утверждая относительную самостоятельность всех вещей, т.е. не полную, но все же некоторую выделенность.

Во-вторых, Капра, по-видимому, представляет, что связываются именно некие фундаментальные объекты, переходящие друг в друга, но не могущие быть разложенными на еще более фундаментальные элементы. Они не раскладываются на более основательные, а просто переходят в другие, как бы состоя из них, и из этого круга нельзя выйти, проникнуть в более глубокий уровень. Но это представление абсолютно недоказуемо экспериментально, так как мы никогда не сможем исчерпать всех возможностей исследования состава, например - применить любую энергию. Оно также противоречит представлению о неисчерпаемости материи, неисчерпаемости во всех отношениях. А здесь он ее исчерпал, найдя тоже своего рода фундаментальный кирпичик - сеть событий (кстати, забыв, что события есть иллюзии в состоянии АВИДЬЯ). Произнести слова, что всё состоит из всего, легко. Но смысла в этом не много. Возможно, нет и никакого помимо констатации некоторого временного состояния знания вроде частного современного знания о частицах. Аналогично можно было бы и прежде, на примере некоторого опыта ядерной физики, предположить, что одни ядра состоят из других (считая протон и нейтрон тоже ядрами), потому что при реакциях не слишком энергетических они лишь взаимно перестраиваются.

В-третьих, вообще всерьез утверждать что-либо конкретно определенное, пусть хотя бы о связи чего-то с чем-то, о том самом фундаментальном уровне, который отсутствует или просто неизвестен, совершенно невозможно. Капра не понимает, о чем говорит. Он вместе с Чу по сути попытался обойти, перехитрить бесконечность, представив, что она может быть как-то оборвана. Ну, не фундаментальными частицами, так фундаментальной сетью. Однако все прожекты насчет самого фундаментального уровня материи есть лишь голословные, произвольные предположения, которые не могут быть определенно подтверждены. И отрицательно оценивать другие подходы на основании таких предположений можно только будучи в состоянии глубокого и многостороннего философского АВИДЬЯ.

Сам же он пишет дальше, что “гипотеза бутстрапа не только отрицает существование фундаментальных составляющих материи, но и вообще отказывается от использования представлений о каких-либо фундаментальных сущностях - законах, уравнениях и принципах.” (С. 260) Но тогда и нечему быть связанным, и никаких фундаментальных сетей не может быть. Хотя иногда, как оказывается, мы можем выходить на похожие уровени, как это было, например, в 30-е годы, когда возникла протон-нейтронная модель ядер. Разумеется, в действительности не совсем точная и не совсем полная.

II. 9. б. Здесь же он демонстрирует поверхностный взгляд на историю методологии: “Представление о фундаментальных законах природы опиралось на веру в божественные законы, которая была в высшей степени характерна для иудейско-христианской традиции.” (С. 260) Однако вообще вопрос о фундаментальной подоплеке материальной реальности и ее поведения был поставлен еще по крайней мере Фалесом, а модель первичных элементов, свойств и законов естественно и неизбежно появлялась бы на первичном, метафизическом уровне и без всякой мистики, что и продемонстировали античные атомисты, а позже Галилей. И “привычка объяснять строение сложных структур посредством разбивки их на более мелкие составные части” дала себя знать и в древней Индии две с половиной тысячи лет назад как в виде картины с материальными атомами, так и в идеалистическом виде потоков дхарм. И в любом случае при представлении о фундаментальности (первосущности) таких элементов (первоначал) всё из них состоящее должно будет переходить во всё другое, как приблизительно на непредельных уровнях, так и точно на фундаментальном. Так что вовсе уж противопоставлять кирпичики сетям, как это делали Чу и Капра, отнюдь нельзя. Можно еще заметить, что Капра отказывает западным материальным элементам быть фундаментальными, а вот восточным буддистским элементам качеств - дхармам - позволяет. Ну или, увлеченный некоторыми частными положительными свойствами восточных философий, просто не замечает их радикальных недостатков.

Затем Капра в общем правильно излагает типичный образец модели познания, в настоящее время более или менее принятый физикой, и от которого идея бутстрепа принципиально отходит, будто бы превосходя его. “...принципиальная особенность научного метода: все научные модели и теории представляют собой лишь приближения к истинному положению дел, но степень ошибочности при таком приближении достаточно мала, чтобы такой подход был оправданным. ... физики занимаются тем, что последовательно разрабатывают отдельные частные и приблизительные теории, каждая из которых является более точной, чем предыдущая. Тем не менее, ни одна из этих теорий не может претендовать на роль истины в последней инстанции (это “тем не менее” удивляет: как будто кто-то еще думает, что истина в последней инстанции может быть вообще открыта и отражена, и надеется этого достичь! - В.Г.). Подобно теориям, все постулированные в них “законы природы” не являются абсолютными и будут со временем заменены более точными формулировками. Неокончательность теорий проявляется обычно в использовании так называемых “фундаментальных констант”, то есть величин, значения которых не выводятся из соответствующей теории, а определяются эмпирически (уточню: а также их приблизительностью, не абсолютной точностью, что не всегда сразу видно. - В.Г.). В классическом мировоззрении эти величины носят характер фундаментальных констант мироздания, не нуждающихся в дальнейшем рассмотрении и объяснении. В современном мировосприятии константам отводится куда как менее значительная роль временных, условных закономерностей, отражающих ограниченность современных научных теорий.” (С. 261) Пока что всё - как по “Материализму и эмпириокритицизму. Но вдруг: “Согласно философии бутстрепа, со временем все они получат свое объяснение - после того, как эта ограниченность будет преодолена.” И дальше он, как будто теперь пояснил, к какому пределу стремятся нормальные теории, указывает перспективы обычного пути физического исследования: “Таким образом, эту идеальную ситуацию (т.е. окончательную, предельную бутстреповскую, заменяющую ему выражение “абсолютная истина”. - В.Г.) можно лишь постоянно приближать (точнее, к ней приближаться на нормальном пути. - В.Г.), но она никогда не будет достигнута (и это тоже написано в “Материализме и эмпириокритицизме”. - В.Г.); ситуацию, когда теории не будут содержать никаких необъясненных “фундаментальных” постоянных и когда все ее “законы” будут следовать из требования общей согласованности (с. 261) (возможно, тут неловко выразился переводчик. - В.Г.).” Касательно последней фразы уместно перефразировать слова Эйнштейна: природа для себя требует эмпирически, - так неужели возможно человеку узнать и записать требования природы ко всему происходящему в ней, безразлично, согласовано в ней что-то или не согласовано?

II. 9. в. Затем автор и так, и эдак рассказывает, что “основные школы восточной философии сходятся с философией бутстрапа в том, что Вселенная представляет собой неразрывное целое, части которого переплетаются и сливаются друг с другом, и ни одна из них не являтся более фундаментальной, чем другие, так, что свойства одной части определяются свойствами других частей. В этом смысле можно говорить, что каждая часть мироздания “содержит” в себе все остальные части, и осознание всеобщей слитности и нераздельности мироздания представляет собой одну из важнейших характеристик мистического мировосприятия. По словам Шри Ауробиндо, “Ничто в супраментальном смысле в действительности не является конечным; это основано на чувстве всего в каждом, и каждого - во всем.” (С. 266) Господи, как можно такие поверхностные умозаключения принимать за доказательства и за глубокую и поучительную мудрость?! Ауробиндо Гхош стоял на давно устаревших представлениях и методологической базе, в частности, на том, что познание - это воспоминание, и что узнавать Вселенную следует через узнавание себя, в частности - мистическим образом. И цитировать его в качестве подтверждения - это просто дискредитировать предлагаемую к рассмотрению мысль, что и делает Капра, что ясно для тех, кто не так доверчив, как он сам.

Известная фраза, что по одной капле можно узнать весь мир, конечно, красива, но неверна.

Итак, “физики ... довольствуются приблизительным пониманием природы. Восточных мистиков такое приблизительное понимание не привлекает вовсе (можно подумать, что они отказываются понимать, где еда, где ложка и где рот. - В.Г.), они стремятся к “абсолютному” знанию, сводящемуся к постижению жизни в ее целостности. Сознавая принципиальную взаимосвязанность отдельных частей материи, они считают, что объяснение чего-либо, в конечном счете, равносильно описанию связей это части со всем остальным миром. (Можно уточнить: всевозможных связей, - и принять это: вещь есть ее связи со всем остальным. Но что же с этим делать? - В.Г.) Так как это невозможно, восточные мистики полагают, что ни одно явление, взятое само по себе, отдельно от других, не может быть объяснено. ... По этой причине восточные мудрецы, как правило, проявляют интерес не к объяснению вещей, а к непосредственному, нерассудочному восприятию единства всех вещей. ... Одна из основных задач восточного мистицизма - освобождение человеческого сознания от слов и объяснений.” (С. 264-265) Опять двадцать пять! Начали за здравие, а кончили за упокой. Пойдут по шерсть, вернутся стрижеными. Оригинальна для ученого терминология: “мудрецы проявляют интерес”. А где доказательства, что это возможно и дает именно полное знание, а не самоуспокоение или попросту вульгарную прибыль?

II. 9. г. Возвратимся к “физическому” бутстрепу. “Если сформулировать идею бутстрапа в научных терминах, то она неизбежно будет ограниченной и приблизительной, и основная причина приблизительности - это то, что в ней рассматриваются только сильные взаимодействия.” (С. 268) Вообще-то лучше было бы сказать, что она приблизительна потому, что точная вообще невозможна в принципе. Потому что как только начнешь перечислять причины, так и не остановишься. В связи с чем общая методология и обобщает это состояние в правило недостижения абсолютной истины. Если же мы хотим всего лишь уточнить какую-то теорию, тогда, конечно, важно правильно увидеть основную причину несоответствия. И, кстати говоря, сам факт, что причины бывают разной степени важности, указывает на ошибочность утверждения, что всё равно всему. Капра вместе с восточными мистиками и мудрецами то и дело проговаривается - у них реальность, которую они пытаются выгнать в дверь, всё время лезет в окно.

Во всяком случае, идея бутстрепа в теории адронов реально не привела к существенному продвижению, на что рассчитывал и чем завлекал Капра.

Закончим с этой довольно обычной и естественной, но неверной догадкой о растворении всего во всем поэтической нотой - Капра каждую соринку старается положить на свою чашу весов (с. 273): “Представления о том, что каждая частица содержит в себе все остальные, характерны не только для восточной, но и для западной мистической философии. Они скрыто присутствуют, в частности, в следующих строках знаменитого английского поэта Уильяма Блейка:

                    “В песчинке целый мир найти,
                    И небеса - в цветке лесном,
                    В ладони космос уместить,
                    И век - в мгновении одном.””                             (С. 273)

Однако же если бы дело действительно обстояло так, то нас, наших ощущений и сознания не существовало бы, поскольку не было бы отрыва упрощенного ощущения от бесконечно сложного воздействия на нас внешней реальности, и наше “я” не могло бы отличаться от “не-я”. Но все же Блейка очень даже можно принять как поэта, не принимая его слов буквально. А вот сравнение предполагаемой возможности слияния науки с мистицизмом в пределе бутстрепной философии, когда будет достигнут предел сети связей и познание якобы выйдет в область немыслимого видения и его невозможно будет выразить словами, - сравнение этого с утверждением Лао-цзы

                    “Тот, кто знает, не говорит,
                    Тот, кто говорит, не знает”                              (С. 277)

нисколько не умиляет, так как тут всё является полностью ошибочным и потому разрушительным. Эта парадоксальная красивость кому-то может показаться глубокой истиной, а на самом деле это поверхностная и нереалистическая, формалистическая и метафизическая, искусственная, вымученная выдумка.

II. 10. Больше у Капры по существу не говорится ничего нового о восточной философии и желательности ее для современной физики. Только в послесловии ко второму изданию он, желая еще раз продемонстрировать связь всего со всем, обратился, по несчастью, к парадоксу Эйнштейна-Подольского-Розена [24] и, как почти все, кого я читал и слышал в последние два-три десятилетия, исказил смысл того, что намеревались сказать авторы - настоящие физики! - той знаменитой статьи. По-видимому, теперь мало кто читает старые первоисточники, а ограничиваются чужими обрывочными изложениями, а то и слухами, тем более, что сейчас редко кто вообще понимает смысл споров 30-х годов и более поздних у нас о квантовой механике. Капра изложил предлагавшийся ЭПР-эксперимент в варианте Д.Бома, когда система двух электронов с нулевым суммарным спином распадается на два несвязанных электрона. Измерение через некоторое время проекции спина одного электрона даст какое-то ее значение, пусть вверх. “Поскольку суммарный спин обеих частиц равен нулю, из этого следует, что спин второй частицы должен быть “нижним”. Таким образом, посредством измерения спина частицы 1 мы одновременно косвенно измеряем спин частицы 2, не оказывая на нее никакого воздействия. Парадоксальность эксперимента ЭПР заключается в том, что исследователь волен выбирать для измерения любую ось (проекция спина электрона на любую ось может оказываться только +1/2 или -1/2. - В.Г.) Квантовая теория утверждает, что спины частиц будут иметь противоположные значения по отношению к каждой оси вращения, однако до момента измерения они существуют только в качестве тенденций или возможностей. Стоит наблюдателю выбрать определенную ось и произвести измерения, как обе частицы получат определенную общую ось вращения. Особенно важен тот факт, что мы можем выбрать ось измерения в последний момент, когда между электронами будет уже довольно большое расстояние. ... Как частица 2 “узнает” о том, какую ось мы выбрали? Это происходит настолько быстро (мгновенно, поскольку работает только закон сохранения момента. - В.Г.), что она не может получить информацию при помощи какого-либо условного сигнала.” (С. 288-289)

Капра, сохраняя копенгагенскую интерпретацию, объясняет эту связь нелокальным взаимодействием (типа ньютоновского гравитационного дальнодействия), которое присуще квантовой механике и было формально доказано Беллом (1964 г.), о чем здесь уже было сказано выше. Нелокальное взаимодействие связывает обе частицы и якобы передает сигнал от одной к другой, причем весьма быстро. О мнении Эйнштейна в связи с парадоксом Капра говорит невнятно: только что “в этом вопросе Эйнштейн не мог согласиться с Бором”. (С. 289) Но в чем конкретно - он просто не смог сказать, потому что, по-видимому, не читал статьи. На самом же деле Эйнштейн и его соавторы сказали очень глубокую и почти бесспорную вещь: если мы, узнавая состояние одной части системы, можем узнать состояние другой, сколь угодно удаленной ее части, то логично предположить, что состояние удаленной части системы не порождается первым измерением (как должно вообще быть по копенгагенской интерпретации), а уже было таким до измерения, т.е. что там была (улетала) некоторая физическая сущность, а не лишь потенциальная возможность, выражаемая исключительно вероятностями. Основание для этого их вывода - невозможность воздействовать на достаточно удаленную систему: “Никакое разумное определение реальности не должно, казалось бы, допускать этого.” ([24], с. 611) (Авторы этим предположением справедливо отсекали как нереалистические любые нелокальности, способные безусловно обеспечить такую возможность.) Этот вывод шел очевидным образом вразрез с копенгагенской интерпретацией волн вероятностей как истинной потенциальности быть обнаруженным при измерении, а не вероятности, с которой при измерении обнаруживаются состояния чего-то уже бывшего в том состоянии до измерения. Таким образом авторы статьи доказывали неполноту отражения реальности квантовой механикой, т.е. существование чего-то скрытого от квантовой механики и более определенного, чем она способна указать: открыть измерением и описать.

Приводимое Капрой объяснение неограниченного дальнодействия в ЭПР-эффекте нелокальностью квантовой механики совершенно неудовлетворительно. Эта нелокальность с сохранением силы действия явно не бесконечно большая по размеру (т.е. похожа на экспоненциально затухающую функцию с конечным и не таким уж большим характерным радиусом) и вдобавок не может действовать с нарушением теории относительности - с превышением скорости света. Здесь же эффект “связи” наступает в принципе мгновенно, на любом расстоянии и с неослабевающей силой (стопроцентно) независимо от расстояния между подсистемами. К квантовомеханической нелокальности в релятивистском варианте квантовой механики это явно не имеет отношения. Напротив, явно есть реальная сущность типа вещества, которая подчиняется законам сохранения, так что измерение одной части дает информацию нормальным образом об уже бывшем к тому времени состоянии другой части, а не порождает дальнодействующим образом состояние другой части из мифической потенциальной вероятности. Нет понимания, что характер нелокальности, требуемой для опровержения вывода авторов статьи [24], радикально отличается даже от ньютоновского мгновенного гравитационного дальнодействия, которое всё же спадает с расстоянием, в то время как ЭПР-эффект с расстоянием (в пустом пространстве) не должен ослабевать. Всё наблюдаемое говорит о невозможности такой невероятно строгой и не ослабевающей связи всех процессов. Это сильнее выводов любой конкретной теории, в том числе и квантовой механики в любой ее интерпретации. А также сильнее сознания у материи, выдумками о чем в связи с ЭПР-парадоксом стали в последние годы страдать некоторые авторы статей в "Успехах физических наук" (см. ниже).

Но как это может быть - одновременная готовность обнаружиться нужному значению любой квантовомеханической наблюдаемой, как одной, так и канонически сопряженной ей, на удаленном расстоянии от заказчика, выбирающего тот или иной характер измерения, что авторы статьи [24] логично связывают с реальным существованием более полной сущности, чем способно открыть квантовое измерение? А так же, как в случае разбиения термодинамической системы на части измерение одной дает подтверждаемую информацию о другой для разных типов одновременно несовместимых измерений - именно потому, что основой системы и подсистем являются наборы механических частиц, а не сами по себе мифические термодинамические состояния. Так, мгновенное измерение давления в сосуде практически не дает никакой информации об энергии системы. Точное же измерение давления и, соответственно, энергии требует всё более возрастающего времени измерения ([14, 23]). А вообще при другом контроле можно обнаружить и сами “скрытые параметры” - частицы с их координатами и импульсами, измеримыми даже одновременно. Другими словами, скрытая реальность (сущность), о которой говорили Эйнштейн, Подольский и Розен, допускает и законы сохранения в максимальной степени, и существование более подробной реальности, обеспечивающей нужный (по законам сохранения) квантовомеханический результат при любом расположении измерительной схемы. Другое дело, что всевозможные результаты не могут быть получены квантовым измерением одновременно - таково его повреждающее свойство. Как и в указанном случае термодинамики, когда пресловутая нелокальность частиц связана с тривиальным объемом сосуда как элементом системы контроля.

И вообще контроль над объектами через более крупные границы как над содержимым чего-то более крупного через его какого-то рода стенки вполне может приводить к наблюдению соотношения неопределенности. При этом "нелокальность" производит вовсе не законы сохранения, касающиеся, естественно, "скрытой реальности" (это уж как получится в связи с обстоятельствами движения), что интересовало Эйнштейна, Подольского и Розена, а производит именно соотношение неопределенности и невозможность в одном измерении узнать сколь угодно точно полный набор (канонически сопряженных) параметров.

Таким образом, вероятно, нелокальность должна характеризовать процедуру квантовомеханического измерения, а не “скрытую” (как улетающую, так и остающуюся) сущность подсистем. В таком случае измерение второй части системы не может быть повторено (с приписыванием результатов одному и тому же состоянию) для некоммутирующих наблюдаемых так же, как и для первой части, поскольку первое измерение искажает и там, и там неконтролируемым образом то в скрытой сущности, что должно бы измеряться при втором измерении. Явно для возрастания полноты отражения реальности по сравнению с квантовомеханической требуется использовать какие-то другие средства и способы контроля.

Надо сказать, Капра в отношении ЭПР-парадокса не одинок. В серии статей [30-36], опубликованных в “Успехах физических наук” в 2000 и 2001 годах, о квантовом измерении и ЭПР-парадоксе семь авторов как один также не выказали осознания силы доводов авторов статьи [24]. Впрочем, эти статьи в силу особого богатства необоснованных предположений, а также статья [37] тоже в УФН как выражение воинствующего методологического невежества заслуживают отдельного разговора.

Заключение

Подведем итоги.

Вообще говоря, знания о реальности появляются в той или иной форме не в результате простого абстрактного созерцания этой самой реальности, а в результате деятельности с ней и в ней, деятельности в самом широком смысле: физической и умственной, непосредственно экспериментальной и исторической. Сторонники деятельностного подхода, весьма оживившегося в 70-е годы, ссылались как на его начало как раз на приведенный выше первый тезис о Фейербахе. В [23, 14, 38] на четком модельном физическом примере показано, как в результатах деятельности и соответственно в отражении мира в голове человека появляются структуры и формы, отсутствующие в реальности, но отражающие некие существующие неоднородности, т.е. содержащие и объективное. Прояснение этого механизма позволяет (с помощью некоторого решения обратной задачи) уточнять и саму по себе реальность. Следовательно оценка выделения человеческим сознанием вещей из мира как полных иллюзий несостоятельна.

Капра (вместе с Чу) сознает, что вещи и их свойства могут проявляться только во взаимодействии с другим: “...все известные частицы должны иметь некую внутреннюю структуру, поскольку только в последнем случае они могут вступать во взаимодействие с наблюдателем и быть замеченными им.” (С. 245). Это как раз соответствует деятельностному подходу, который сталкивает между собой вещи, ставит их во взаимодействие с иным. Следовательно, именно медитация, бездействующее видение, созерцание “в состоянии чистейшего САМАДХИ” в принципе не могут дать ничего существенно полного и реалистического о мире. Они сами не сталкивают вещи друг с другом, так что не видят результатов, по которым можно было бы судить об их природе, и не накапливают знания, начинают каждый раз с нуля и тем самым принципиально сужают опыт (информацию о мире) и соответствующее видение. Таким образом, в рекомендуемой Капрой мифической технологии “познания реальности в целом” всё обстоит как раз наоборот по отношению к необходимой тактике познания. Его технология отвергается всем нашим положительным знанием. И та восточная совершенно ненаучная идеалистическая философия, которую он предлагает как образец для подражания и руководства, в действительности для практики является необоснованно надуманной, ложной и чрезвычайно разрушительной по последствиям. Она ни в коей мере не может служить базой познания реальности, и все современные прогрессивные достижения в науке, технике и общественных делах в Китае и Индии появились не в результате следования ей, а вопреки ей. При особой жизненной необходимости ее выводы, как это обычно делается, подгоняли к реальным нуждам, якобы обосновывая ею проводимую тактику. В плане движения к прогрессу она бессильна, потому что коренным образом, в своем основании неверна. В первую очередь - по причине идеалистичности, во вторую - по абсолютизации относительности и всеобщей связанности, в-третью - по причине схоластичности, не связанности с практикой и отсутствием критерия практики.

Неверность вообще происходит из не связанности теоретических построений с практикой и отсутствия вообще критерия практики, откуда следует идеалистичность, а также абсолютизация относительности и всеобщей связанности. Правильную и довольно хорошо разработанную методологию познания имеет только диалектический материализм, к которому и следует обращаться в неясных случаях.

Благодарю Н.В.Самсоненко за консультации по состоянию дел в теории поля и элементарных частиц.

P.S. Иногда спрашивают, почему признанные ученые, к тому же выступающие против лженауки, например, академик В.Л.Гинзбург, не пишут подробной и основательной, аргументированной критики подобных конкретных лжетеорий? Ответ прост, хотя и несколько удивителен: потому, что не знают сколько-нибудь подробно и в развитом виде методологию познания даже в рамках явно необходимого сколько-нибудь широко образованному физику. Они хорошо знают рутинные методы, обучают отличному ремесленническому знанию (впрочем - многие с превалированием математической стороны), материалисты (иногда и чересчур: с уклоном в вульгарность, упрощение), имеют выработанную опытом интуицию, позволяющую им видеть общую неверность предлагаемых антинаучных теорий, однако не в состоянии разобрать их методологически четко, конкретно и подробно, с основательными доводами. И одной из главных причин такой несостоятельности является недостаточное знание ими теории познания диалектического материализма, а у многих - неприязнь к нему или полное его отрицание. А ведь кроме него ничего путного в этой области нет. И в результате они не только не в состоянии по-настоящему опровергнуть дефектные с точки зрения научной методологии предложения, но, бывает, и сами в своих трудах оказываются несостоятельными - в тех (и именно в коренных!) пунктах, где требуется так или иначе решить фундаментальную дилемму и выбрать правильный общий подход. Так было у нас в 50-е годы с проблемой точечности и истинной элементарности тогдашних элементарных частиц, что оставило свой странный след в “Теории поля” Л.Д.Ландау и Е.М.Лифшица (см. об этом в [39]), и с проблемой термодинамической необратимости, верное решение которой Смолуховским было дискредитировано и отброшено как из-за безграничной математизации физики, так и из-за вульгарного, недиалектического материализма [39] - см. “Статистическую физику” тех же авторов и работы по эргодическиоу обоснованию статфизики, - и тщательно забыто: см. статью Д.Н.Зубарева “Смолуховский” в третьем издании БСЭ, блистающую отсутствием даже упоминания об этих явно не худших работах Смолуховского - фактически заключительных работах по обоснованию молекулярно-кинетической модели вещества. Известны также выпады М.В.Волькенштейна против утверждаемой диалектикой в общей форме несводимости высшего к низшему применительно к паре биологии и физики (см. [14] и главу 3, параграф 1 в [15]). И сам В.Л.Гинзбург до сих пор не может отойти от диалектических советов “профессоров-марксистов” физикам [40]. При таком багаже, причем воинствующем, ожидать невульгарных опровержений лженаук не приходится.

[1] Губин В.Б. Синергетика как новый пирог для “постнеклассических” ученых, или отзыв на автореферат докторской диссертации / Философские науки, 2003, № 2, с. 121-155.

[2] Губин В.Б. Синергетика - опора астрологии? / Философские науки, 2003, № 7, с. 143-152.

[3] Капра Ф. Дао физики. - СПб.: ОРИС, 1994.

[4] Буданов В.Г., Мелехова О.П., Степин В.С. Примерная программа дисциплины “Концепции современного естествознания”. (Утверждена Минобразованием в 2000 г.)

[5] Найдыш В.М. Концепции современного естествознания. - М.: Гардарики, 2003.

[6] История философии. Учебник для высших учебных заведений. Издание второе / Под ред. В.П.Кохановского и В.П.Яковлева. - Ростов-на-Дону: “Феникс”. 2002.

[7] Лобановский М.Г. Начала геометрической физики. - М.: Высшая школа, 1974.

[8] Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм.

[9] Энгельс Ф. Диалектика природы.

[10] Саката С. Новые представления об элементарных частицах / Вопросы философии, 1962. № 6. С. 129-140.

[11] Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.3, с.1.

[12] Щербатской Ф.И.Избранные труды по буддизму. - М.: Наука, 1988.

[13] Пуанкаре А. Ценность науки // О науке. - М.: Наука, 1983.

[14] Губин В.Б. Физические модели и реальность. Проблема согласования термодинамики и механики. - Алматы: МГП “Демеу” при изд-ве “Рауан” Министерства печати и массовой информации Республики Казахстан, 1993.

[15] Губин В.Б. О физике, математике и методологии. - М.: ПАИМС, 2003.

[16] Бриллюэн Л. Научная неопределенность и информация. - М.: Мир, 1966.

[17] Суханов А.Д. Роль вероятностных представлений в современной физике / В сб. “Математика и опыт”. - М.: Изд. МГУ, 2003. С. 259-271.

[18] Лу Синь. “Болезнь отца”, “Мелочи” / Собр. соч. в 4-х томах. Том 3. - М.: Гос. изд. худ. литературы, 1955.

[19] де Бройль Л. Соотношение неопределенностей Гейзенберга и интерпретация квантовой механики. - М.: Мир, 1986.

[20] Губин В.Б. Об аналогии между термодинамикой и квантовой механикой, или Неопределенность в действии как проявление неточных контролирующих действий / В сб. [15], стр. 171-193.

[21] Крылов Н.С. Работы по обоснованию статистической физики. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

[22] Власов А.А. Статистические функции распределения. - М.: Наука, 1966.

[23] Губин В.Б. Энтропия как характеристика управляющих действий / В сб. [15], стр. 32-45.

[24] Эйнштейн А., Подольский Б., Розен Н. Можно ли считать квантовомеханическое описание физической реальности полным? / Эйнштейн А. Собр. научных трудов, т. 3. M., Наука, 1966, с. 604-611.

[25] Губин В.Б. О совместимости, согласованности и преемственности физических теорий / В сб. [15], стр. 157-170.

[26] Губин В.Б. О приведении к очевидности как доказательстве в реальности / В сб. [15], стр. 298-299.

[27] Розенберг О.О. Труды по буддизму. - М.: Наука, 1991.

[28] Эйнштейн А. О методе теоретической физики / В сб. Эйнштейн А. Физика и реальность. - М.: Наука. 1965, с. 61-66.

[29] Bell J. Physics, 1964, v. 1, p. 195.

[30] Менский М.Б. Квантовая механика: новые эксперименты, новые приложения, новые формулировки старых вопросов / УФН, 2000, т. 170, № 6, с. 631-648; 2001, т. 171, № 4, с. 459-462.

[31] Липкин А.И. Существует ли явление “редукция волновой функции” при измерении в квантовой механике? / УФН, 2001, т. 171, № 4, с. 437-441.

[32] Нахмансон Р.С. Физическая интерпретация квантовой механики / Там же, с. 441-444.

[33] Пилан А.М. Действительность и главный вопрос о квантовой информации / Там же, с. 444-447.

[34] Панов А.Д. О проблеме выбора альтернативы в квантовом измерении / Там же, с. 447-449.

[35] Лесовик Г.Б. Теория измерений и редукция волнового пакета / Там же, с. 449-451.

[36] Цехмистро И.З. Импликативно-логическая природа квантовых корреляций / Там же, с. 452-458.

[37] Попов М.А. В защиту квантового идеализма / УФН, 2003, т. 173, № 12, с. 1382-1384.

[38] Губин В.Б. О роли деятельности в формировании моделей реальности / В сб. [15], стр. 114-133.

[39] Губин В.Б. О методологии лженауки / В сб. [15], стр. 250-263.

[40] Гинзбург В.Л. Разум и вера / Вестник РАН. 1999. Т. 69. № 6. С. 546-552.

[ Предыдущая статья книги] [ Следующая статья ] [ На оглавление книги ] [ На главную страницу сайта]